Сначала -- впрочем, давно уже прежде -- его занимал один вопрос: почему
так легко отыскиваются и выдаются почти все преступления и так явно
обозначаются следы почти всех преступников? Он пришел мало-помалу к
многообразным и любопытным заключениям, и, по его мнению, главнейшая
причина заключается не столько в материальной невозможности скрыть
преступление, как в самом преступнике: сам же преступник, и почти
всякий, в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и
рассудка, сменяемых, напротив того, детским феноменальным легкомыслием, и
именно в тот момент, когда наиболее необходимы рассудок и осторожность.
По убеждению его, выходило, что это затмение рассудка и упадок воли
охватывают человека подобно болезни, развиваются постепенно и доходят до
высшего своего момента незадолго до совершения преступления;
продолжаются в том же виде в самый момент преступления и еще несколько
времени после него, судя по индивидууму; затем проходят так же, как
проходит всякая болезнь. Вопрос же: болезнь ли порождает самое
преступление или само преступление, как-нибудь по особенной натуре
своей, всегда сопровождается чем-то вроде болезни? -- он еще не
чувствовал себя в силах разрешить.
|