Глава двадцать третья

повествующая, как

Преподобный Бинкерс окрутил  богатую наследницу

      Привычные гулы тюрьмы  - лязг ключей, шаркающие шаги надзирателей, готовившихся к утренней поверки, наполняли утреннюю атмосферу окружной тюрьмы. Казалось бы, все, как и всегда, но нет, сегодня особенное событие – одного заключённого выпускают на свободу. В этот ранний час он уже одет и ждет в своей камере, сжимая в руках большую картонную коробку с вещами. Его грустный взгляд блуждает где-то далеко…

-Теодор Бинкерс, на выход! – слышится над его ухом.

  Он покорно встал и привычно вытянул руки для наручников.

- Этого уже не нужно, - противно засмеялся надзиратель.

   По длинному коридору вели человека с картонной коробкой. Поскольку Бинкерс не был особо опасным преступником, то за примерное поведение, которым отличился бывший «пастырь» в тюрьме, его освободили досрочно.

   Да, сегодня долгожданный день – день, которого он так жаждал, который так приближал. Но, похоже, это не радовало его.  В его грустном сосредоточенном лице было не особенно  много радости. На свободе его никто не ждал.

-Двадцать долларов, футболка, брюки, ботинки, ключи от дома. Распишитесь здесь. – Не глядя, и не говоря ни слова, Тод сгрёб всё в охапку и стал одеваться.  Тод с омерзением заметил, что одежда стала ему  мала.

  Последние ворота с лязгом закрылись за ним. Бинкерс подставил своё измученное лицо солнцу и глубоко вдохнул воздух. На выходе его никто не ждал…

  Никто из его родственников не приехал за ним. Тод понял, что он никому не нужен. Две обжигающие слезы сползли по небритым щекам Бинкерса.

   Молодой человек не знал, чем займется на свободе. Одно он знал точно – с пасторской деятельностью покончено  навсегда. Он уже мечтал, как начнёт новую жизнь – жизнь праведного отшельника, полную лишений и тяжелого физического труда. Так он сможет очистить свою душу от всех мерзостей, которые ему пришлось пережить из-за  порождения дьявола – Дэвида. В заброшенной хижине трудом и смирением бывший проповедник  надеялся вымолить у Бога прощение за все свои бывшие грехи.

   Раз за ним никто не приехал – значит, такова воля Господа, и он должен смиренно принять её.

  Настроившись на грустный лад, он сел на автобус и отправился в свой старый дом, где Дэвид чуть было, не убил его. Бинкерс знал, что Дэвида там больше нет. По старой привычке Бинкерс регулярно следил за прессой. Он, конечно же, знал о скандальной свадьбе Гарта с известной богачкой Баркли, и чем закончилась вся эта авантюра.

  Опасаясь получить новый срок, Бинкерс не желал рассказывать о том, что когда –то тот самый  Дэвид был его подельником, и что этот малый  чуть было не придушил его из-за денег. Нет, Бинкерс отнюдь не руководствовался христианским правилом – «подставлять другую щёку». Он сам бы охотно отомстил Дэвиду …если бы смог.  Он ждал того дня, когда сможет выбраться из тюрьмы, чтобы самому рассчитать этого подонка, но, похоже, его богатая женушка опередила его.

   Что ж, теперь, когда у Бинкерса ничего не было, как и в тот день, когда он бежал из дома на своем стареньком Джипе, на его душе было куда спокойнее.

    Дверь была не заперта. Да и что было запирать в заброшенном доме. Разве что цельносваренную  железную кровать, весившую несколько фунтов железа, которую можно свести в металлолом. Но кто станет возиться с такой неподъемной  громадиной, которую нельзя было даже протащить сквозь узкие двери (только поэтому её и не украли). (Очевидно, какой-то умник, сварил сиё изделие уже после того, как части кровати  втащили в дом).

   Бинкерс задумчиво сел на скрипучие пружины и задумался. Шум дождя за разбитым стеклом словно оплакивал его положение.

  Что ж, плохо тебе или нет, но, в конце концов, приходится приниматься за работу. Тод сел на колени и принялся собирать разбитое зеркало в ведро. Вещей больше не было – всё, что было более или менее ценное было уже разворовано местными аборигенами. Остался только мусор, который в изобилии валялся на полу.

  Вдруг, Тод услышал звук мотора. Он затаился, и весь превратился вслух. Да, он узнал этот звук – это был звук его старого Джипа. Это  скрипучее тарахтение он мог различить из тысячи.  Послышались шаги по воде. Бинкерс с силой сжал осколок зеркала в кулаке и стал у двери. Если ад воскресил его бывшего министранта, чтобы убить его и забрать душу, то на этот раз у Дэвида не будет шансов. Живого или мертвого, но он отправит этого Мальчика-мясника в ад!

  Тод слышал, как шаги подошли к двери. Он слышал его дыхание. Сердце Бинкерса бешено колотилось, и готово было выскочить наружу. Вдруг скрипучая дверь отворилась…в комнату вошла… женщина. Она была совсем такой, как на фотографии в газете – гордая, независимая и сказочно красивая. О, он сразу узнал её – это была та самая мисс Баркли. От неожиданности Бинкерс выронил осколок из рук.

 Женщина громко вскрикнула и отскочила.

-Кто вы, черт побери?! – Фрида трясла дрожащими руками пистолет перед самым носом Бинкерса.

-Я здесь…я здесь живу, - растерянно забарабанил Бинкерс. Ему вовсе не улыбалось, чтобы прекрасная женщина пристрелила его в первый же день освобождения.

-Теодор Бинкерс. Бывший проповедник, а ныне вольноотпущенник из мест заключения .

   Она стояла, хлопая длинными ресницами, и пыталась вспомнить эту, как казалось, знакомую ей фамилию. «Бинкерс, Бинкерс», -крутилось у неё в мозгу.  Дэвид уже называл эту фамилию. Точно, ошибки быть не может, это тот самый проповедник, у которого Дэвид в детстве служил министратом. Он что-то рассказывал. Странно, но Фрида всегда представляла его неким библейским седовласым старцем. А тут был вполне молодой человек. Да, он ли это? Ведь его «проповедник» давно умер.

-А-а-а-а!!! – голубые глаза Фриды расширились до предела, а лицо исказилось от крика.

-Что вы так кричите?

-Вы, вы же умерли! – заикаясь произнесла Фрида.

-Господь всемогущий, спаси мою грешную душу! – воскликнул удивленный Бинкерс. Он ещё не привык, чтобы его принимали за покойника.

   Фрида не переставала кричать, пытаясь вырваться в дверь, которую Бинкерс совершенно случайно преградил своим располневшим телом.

- Давайте, оба успокоимся, мисс Баркли. -Трясущимися руками Тод пытался отобрать пистолет из таких же трясущихся рук Фриды.

-Поклянитесь, что вы не коп! – вдруг выпалила Фрида.

-Господь всемогущий,  - при слове коп у Бинкерса побежали мурашки по спине. – Конечно же  я не коп, у меня, даже значка нет. Видите, мисс Баркли.

-Нет, нет?… это хорошо. Стойте! Тогда какого же чёрта вы знаете мою фамилию? – Фрида снова вскинула пистолет.

-Я, я…знаю… откуда? Хорошо, из газет, которые нам выдавали в тюрьме. – Послышался щелчок затвора. – Умоляю вас, мисс Баркли, миссис Гарт. Я действительно хозяин этой лачуги, будь она проклята. Позвольте мне всё объяснить вам. Я такая же жертва Дэвида, как и вы. Это ваш муж засадил меня туда. Он ограбил меня, и чуть было, не придушил тогда, в последний день. Меня, меня обвинили во всём, а он скрылся…с моими деньгами… - Тод нёс полную околесицу, из которой Фрида ровным счетом ничего не понимала,  при этом так, на всякий случай, не забывая сжимать в руке осколок зеркала прямо перед её носом.

 -Отец Бинкерс?

Он вздохнул и безжизненно опустился на пол, отшвырнув от себя осколок.

-Не называйте меня так. Теперь я никто, - длинная слеза сползла  на его пухлую щёку. Он был так жалок и трогателен этот полный лысеющий человечек, совсем по-детски отирающий маленькими мышиными кулачками слёзы, что Фриде захотелось рассмеяться, и она не удержалась бы, если бы не столь необычные обстоятельства знакомства. - Теодор Бинкерс, бывший амманитский проповедник, осужденный за служение Господу нашему Иисусу Христу, бывший заключенный, досрочно отпущенный за примерное поведение к вашим услугам, - с грустной улыбкой вздохнул Тод. Паспорт торчал из кармана. Фрида бесцеремонно подцепила документ намоникюренными ноготками и, открыв на весу, прочла вслух:

-Теодор Бинкерс. Значит, вы и есть тот самый знаменитый лжепроповедник Флориды, который за деньги «исцелял» больных и «превращал» воду в вино?!- чуть не смеясь, спросила она.

-Да, когда-то я был им, но наш справедливый Господь покарал меня за мою гордыню,  и теперь, забытый всеми,  я собираюсь в одиночестве стяжать бедности в этой забытой богом лесной хижине.

-Так чем вы думаете заняться на воле, святой отец? – усмехнулась Фрида.

-Буду выращивать морковь для нужд общины, - обречённо добавил Бинкерс, с видом кающегося грешника, задирая глаза к небу. (Он ляпнул  первое, что пришло ему в голову).

-Морковку?! Так вы планируете морковкой искупить грехи?!– Нервы Фриды не выдержали, и женщина громко расхохоталась. Однако, ни один мускул не дрогнул на лице преподобного Бинкерса, оно продолжало сохранять всё то же мученическое выражение  страждущего покаянием грешника. –Значит, вот оно что, и Дэвид был замешан в этом?

-Да, он был моим пианистом, - смиренно  произнес Тод (не смея поднять глаз на «госпожу», он смотрел себе под ноги).

  Женщина стала задыхаться от смеха.

 -Да, теперь я узнаю своего  муженька! Так это он обчистил вас?! Вот чёртов ублюдок! Ха-ха-ха! Ай, да маэстро!  У меня он вытянул последние деньги на свою карьеру ди-джея. Надеюсь, духовные гимны Дэвиду удавались куда лучше?

  Бинкерс даже не пытался остановить неистовый смех женщины. С видом полной невинности, потупя голову, он смотрел вниз. Он думал о своей судьбе. В припадке веселья Фрида не заметила, как в глазах Бинкерса сверкнул живой огонёк. «А что если …». Она отнюдь не была уродиной.

  Бинкерс поднял голову. О, господь милосердный, это был не смех. Это выглядело, как смех, но на самом деле женщина содрогалась в рыданиях - у неё была истерика.

-Сестра, сестра, что с вами?! – Бинкерс бросился к женщине и нежно привлёк её к себе.

-Проклятый подонок! Он держал меня здесь, как рабыню! Он измывался надо мною! – отчаянно зарыдала Фрида.

-Я знаю, знаю, каков Дэвид подонок! Он причинил зло нам обоим, но мы должны простить его, как Господь прощает нам все прегрешения, и жить дальше, - Бинкерс нежно погладил её по рыжим волосам и успокаивающе обнял. От женщины вкусно пахло духами, грудным молоком и деньгами. Этот запах он мог различить лучше других. Он всегда чувствовал, когда пахло деньгами. От этой женщины пахло именно деньгами.

  Он поднял заплаканное лицо Фриды в ладони, и, вдруг, сам не зная зачем, нежно поцеловал её… в левую щеку.