Шилова Л. В - Сайт писателяНа заре ты её не буди,
На заре она сладко так спит,
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышит на ямках ланит.
А.А. Фет
Замурованная заживо
По привычке, выработанной, за время работы у своей матери на яхте, Грэг вставал очень рано. И, даже теперь, когда уже не нужно было вставать в такую рань, рефлекторно он всё равно просыпался в одно и то же время, а именно, в пять утра.
И в этот раз он проснулся ровно в пять. Впрочем, времени даром он не терял. Нужно было уладить кучу домашних дел, которые накопились за всё это время: вызволить, наконец, своего кота Лаки из собачьего питомника Дэйва, куда Грэг поместил его на время нашего отпуска и стихийного ремонта, съездить в город, чтобы закупить запас продуктов на неделю, заехать в мастерскую и починить машину, пострадавшую от града. И, несмотря, что солнце, ещё даже не встало, нужно было торопиться, чтобы успеть закончить все эти дела в один день.
Я проснулась оттого, что, почувствовала влажные поцелуи Грэга, он ласкал моё лицо своими маленькими, нежными поцелуями, пытаясь пробудить меня ото сна. Как это было приятно, ощущать его теплое дыхание у своего носа, его теплоту возле своего тела. Я протягиваю руку, чтобы приласкать его голову, и пальцы упираются во что-то мягкое и пушистое. Боже, да это же не Грэг, это…котенок! Тот самый вредный котенок из моего кошмара. Так и есть, вот он уже ластится к моим грудям. Он хочет высосать мои груди!
-Прочь, прочь, убирайся! - Раздается протяжное мяуканье. «Да это не сон, это же Лаки. Но откуда он здесь?».
Суеверный страх не покидает меня. Теперь, когда я окончательно проснулась, я вижу, что это действительно Лаки, реальный и живой. Стало быть, Грэг забрал беднягу Лаки с псарни Дэйва. Но когда он успел это сделать? Ведь, вчера этого котёнка здесь ещё не было, и я благословляла небеса, думая, что Грэг забыл о своём несносном питомце. В комнате неестественно тихо. Когда Грэг дома, так не бывает.
-Грэг, Грэг! - громко зову его я, но никто не отзывается, только гадкий котенок, своим громким мяуканьем требует пищи. Тут я увидела, что на трюмо лежит какая-то записка. В записке я прочла следующее:
После секса ты так славно спишь,
что мне не хотелось будить тебя.
Но сегодня понедельник,
и мне нужно ехать в город закупить продукты
и привести в порядок нашу тачку.
Будь умницей, не скучай.
Из дома никуда не выходи.
Жди меня к вечеру, вернусь к шести.
Твой преданный Грэг.
P.S: Да, кстати, не забудь покормить Лаки.
Немного молока осталось в холодильнике.
Пока я читала эту записку, протяжное мяуканье голодного Лаки переросло в истошный вой, будто он догадывался, что речь сейчас идёт о нём.
-Сейчас, сейчас, ненасытная утроба! – раздраженно прикрикнула я на Лаки, - идем, я налью тебе твоего молока!
Когда речь зашла о кормёжке, Лаки будто понял мои слова и стремительно засеменил за мной на кухню, несмотря на то, что он был Американским котом и воспринимал только американский английский.
Я плеснула молока в его глубокую собачью миску и поставила ее Лаки. Лаки лихорадочно зачмокал, лакая молоко, будто он не ел целую вечность. Надо же, покорми Лаки. «О своём, Лаки он не забыл, а что делать мне целый день. Сидеть дома, как указано в его записке. Ну, уж нет, не дождёшься! Сидеть дома и дожидаться своего благоверного муженька я не стану. Я тебе не жена-декабристка. Ждать, да догонять – это не в моём характере».
Я давно хотела совершить небольшую прогулку, чтобы обследовать окрестности, и теперь для этого был самый подходящий момент. Я приняла душ, оделась, и собиралась уже выйти наружу, когда поняла, что дверь плотно заперта, а никаких ключей на месте не оказалось! Грэг запер меня снаружи, забрав с собой ключи и поставив дом на систему сигнализации.
Теперь я поняла, что означали его слова: «Из дома никуда не выходи». В самом деле, куда же я могла выйти из запертого дома? Вы спросите, зачем он сделал это? Я до сих пор никак не могу доискаться истинной причины этого поступка Грэга. Может быть, он опасался за мою безопасность, боясь, что в нашем неблагополучном районе, большинство населения которого составляли цветные и афроамериканские поселенцы, кто-нибудь может обидеть меня на улице, или же его стремление ограничить моё жизненное пространство заключалось в обыкновенном страхе потери личного имущества, к которому он меня также причислял? Может, это была просто обыкновенная ревность?
Сейчас об этом трудно говорить, Но этот глупый поступок Грэга тогда едва не стал для меня трагическим и не стоил мне жизни. Я не люблю вспоминать об этом, как не любят супруги вспоминать свою первую ссору. Но, боюсь, для продолжения нашего рассказа, мне всё-таки придётся поведать о случившимся в тот день.
Теперь я отчетливо сознавала, что Грэг запер меня, запер, как запирают непослушного зверька в клетке, пока хозяева находятся в разъезде. Мой новый дом, наше семейное гнёздышко, которым я так гордилась, до времени возвращения Грэга, должно было играть роль той самой клетки.
Чувство обиды сжало моё сердце. Неужели Грэг мне не доверяет? Неужели, всё это время я для него была лишь живой собственностью, которой он кичился перед своим окружением, как хвастаются роскошным автомобилем или дорогими безделушками, вещью, которую можно запирать в доме на время отлучки? Я не хотела верить в это, но факт говорил сам за себя. Что ж я буду ждать тебя дома, но, погоди, как только ты приедешь, я устрою тебе такой разнос, который ты, даже и не ждешь от меня. Хватит быть хорошей девочкой! Но куда же было деть себя на целый день?
Чтобы хоть как-то отвлечь себя от нараставшего чувства негодования к Грэгу, я решила заняться уборкой дома, тем более, что Грэг не отличался аккуратностью, и грязи в доме накопилось предостаточно. Я же не могла сосуществовать с этим беспорядком в доме, который то и дело производил Грэг, поэтому моя жизнь в домике превратилась в постоянную уборку за Грэгом.
После поспешного отъезда Грэга утром – постель, полы, кухня, ванна - всё было в каком-то взъерошенном неряшливом состоянии и требовало уборки. После наших любовных баталий, постель напоминала покинутое поле боя. Мокрое от пота бельё валялось в беспорядке, несколько подушек лежали на грязном полу вместе со скомканным покрывалом, в которое уже успел совершить свой утренний моцион Лаки. Каков хозяин - таков и кот.
Я с раздражением ухватила Лаки за загривок и несколько раз ткнула его мордой в пахучее пятно, желая выместить свою злобу на бедном животном. Затем рванула грязное бельё с постели и, запихнув его в стиральную машину, проворно засыпала дезинфицирующими и отбеливающими порошками, чтобы отбить запах кошачьих выделений. Приведя в порядок постель, я кинулась на кухню.
Что это был за бедлам! Немытая посуда поднималась над раковиной горами. Можно было подумать, что здесь завтракал не один человек, а целая артель рабочих. Целый час мне пришлось перемывать оставленную Грэгом посуду, ещё час ушел на то, чтобы вымыть дом, и привести всё в порядок, пока я не свалилась в полном изнеможении.
По правде, говоря, домашняя работа – самая тяжелая работа в мире, и не правы те мужья, которые недооценивают домашний труд своих жен, считая его лёгким. Это самый тяжелый и неблагодарный труд на земле. Дорогие мужчины, вместо того, чтобы презирать своих жён-домохозяек, попробуйте сами, хотя бы на день принять на себя все заботы по дому, тогда вы увидите, какой это тяжкий труд. Признаться честно, я скорее бы предпочла восьмичасовую смену работы сталеваром или валить лес, чем заниматься домашним хозяйством.
Нет, с меня хватит, после того, как я одна переделала всю домашнюю работу, мне просто необходим отдых. В комнате становилось невыносимо жарко, пот валил с меня градом. Чтобы охладиться, я решила принять холодный душ. Пройдя в ванную комнату, я стремительно сбросила с себя засаленную рубашку и трусы, в которых я делала уборку, и в предвкушении прохладного живительного потока повернула вентиль, когда в ответ услышала ворчливое хрипение крана.
Что такое? Воды больше не было. Я попробовала ещё сильнее открыть кран, но тот снова ответил мне недовольным шипением засасываемого воздуха. Странно, ведь ещё с минуту тому назад, когда я мыла посуду, вода была. Может быть, что-то случилось с напором воды, нужно взглянуть на барометр. Я попыталась зажечь свет, но и света не было.
Признаться, я сразу не поняла, что случилось, и какими трагическими последствиями это может обернуться для меня. А дело было в следующем: из-за сорокоградусной жары вышла из строя электроподстанция, снабжавшая наш посёлок электроэнергией, и весь Маш оказался обесточенным, а поскольку водяной насос работал от электроэнергии, то и обезвоженным. Что ж, придется потерпеть без душа, зато хоть посуду перемыть успела.
Я вернулась в комнату, и села сочинять письмо моей матушке. Тут только я поняла, что происходит что-то неладное. Из-за усилившейся жары в комнате мне становилось всё труднее и труднее дышать. Я взглянула на столбик термометра. Термометр уже показывал тридцать шесть градусов, а ртутный столбик неуклонно продолжал взбираться наверх, отсчитывая сотые доли градусов.
Поскольку электричества не было, то кондиционер не работал, а хуже всего, что И ВЕНТИЛЯЦИЯ, признанная втягивать и охлаждать наружный воздух, ТОЖЕ НЕ РАБОТАЛА, потому как и вся система вентиляции зависела от электричества. Вы спросите, почему бы просто не выбраться через окно в гостиной и не прекратить свое дурацкое заточение. Если бы это было возможным, я бы, не задумываясь, сделала бы это, но, к сожалению, приваренная решётка, установленная Грэгом, боявшегося проникновения грабителей, не позволяла мне выбраться через окно. Я бросилась к окну, для того, чтобы открыть его и позвать на помощь кого-нибудь из людей, хотя знала, что шансы докричаться до кого-нибудь были невелики, потому что наш дом стоял на отшибе посёлка, и встретить случайного прохожего в этот полуденный час фиесты, было большой редкостью. Я рванула жалюзи и попыталась приподнять створку рамы, но тут, к своему ужасу, я поняла, что и окно не открывается. Створку намертво заело, и сколько я ни пыталась приподнять её – все было тщетно, только посиневшие от напряжения, потные пальцы, беспомощно соскальзывали по её гладкой металлической ручке. Я бросилась к маленькому кухонному окошку – здесь повторилось то же самое – его то же намертво заело.
Я никак не могла взять в толк, что же случилось, происходившее, казалось мне просто чьей-то злой шуткой. Обдумывая случившееся, я в панике металась по дому, ища хоть какой-нибудь выход; вдруг, мой взгляд случайно упал на прибор домофона, закрепленного возле входных дверей, точнее не на сам прибор, а на ярко горевшую красную лампочку возле кнопки «BLOCKED», тут только я и поняла, почему оба окна оказались заблокированными. Дело в том, что в доме была установлена новейшая система сигнализации, и, если снаружи запиралась входная дверь – рамы автоматически опускались и блокировались, так что, даже маленький зверёк, наподобие белки, не мог проникнуть в дом.
Это открытие шокировало меня, я стояла напротив дверей, и беспомощно созерцала светящуюся алую кнопку, пока в мою голову не пришла логическая мысль: «А что если разнести к черту эти стёкла, и всё тут». Правда, окна обошлись нам с Грэгом в кругленькую сумму, но как можно было думать о каких-то стеклах, когда речь шла о моей жизни.
Я бросилась на кухню, ища, чем же можно было бы выбить стёкла, но ничего подходящего не попадалось. Ножи, вилки, - всё не то, их тонкая сталь слишком слаба, они скорее погнуться, или соскользнут, чем разобьют прочное металлопластиковое стекло, нужно было что-то тяжелое и острое, был бы здесь тяжелый камень или топор, или что-то тяжелое. Мой кухонный топорик! Как же я забыла про тебя! Сколько раз ты выручал меня, во время приготовления мяса. Как раз-то, что нужно!
Удар – лезвие топорика со звоном отскочило от стекла, не оставив на нём даже царапины, ещё удар, ещё и ещё – тот же результат. Металлизированное стекло не поддавалось острой стали топорика.
В один момент я с ужасом поняла, что мой дом превратился в смертельную западню, из которой мне больше не выбраться живой. Меня ждала мучительная смерть! Мне предстояла заживо задохнуться в собственном доме от жары. Но, как же так, спросите вы, ведь дом был деревянным, из тонкого шифоньера, почему бы мне просто не продолбить топориком стену, и не выбраться наружу. Но это было не так, дом действительно был деревянным,…но только снаружи. На самом деле это незамысловатое строение, служившее когда-то гаражам при усадьбе, где сейчас обитал Дэйв, было собрано из цельных железобетонных панелей, а когда владелец усадьбы начал разоряться, он перевел его в жилое помещение, чтобы сдавать его постояльцам, а для того, чтобы он более походил на жилище его и облицевали деревянным шифоньером. Правда толщина этих железобетонных панелей была ничтожна, всего каких-нибудь пять сантиметров, но для того, чтобы пробить в них дыру моим топориком, через которую я могла бы протиснуться наружу, мне бы понадобилось куда больше времени, чем легендарному графу Монте-Кристу прорубить известковую стену темницы замка ИФ.
В сравнении с моим теперешним положении, граф был везунчиком – у него было для этого время, у меня – нет. Не прошло и часа, с тех пор, как вырубили электричество, а столбик термометра уже перевалил за сорокоградусную отметку. Я поняла, если через два часа я не выберусь отсюда, то заживо сварюсь в этой бетонной коробке! Вы, конечно, спросите, почему мне было не воспользоваться современными средствами связи, которых в доме было предостаточно, и просто вызвать службу 911 через Интернет, ведь в доме было целых два компьютера. Но и у этих средств связи было одно слабое место – все они работали от того же электричества! Без электричества, все эти средства связи не имели никакого значения, без электричества, выход в Интернет был закрыт. Что касается мобильного телефона, он был только у Грэга. У меня никогда не было мобильного телефона. Я ненавидела мобильные телефоны, считая их первопричиной образования раковых заболеваний. С тех пор, как в одной статье в каком-то глянцевом журнале, я вычитала, что излучения мобильного телефона является причиной рака мозга, желание пользоваться мобильником исчезло само собой. Кроме того, эти звенящие в самый неподходящий момент приборчики вызывали у меня раздражение и заставляли всякий раз вздрагивать и нервничать от предположения, что мне звонят, чтобы сообщить, что случилось что-то дурное. Вот почему я старалась не пользоваться мобильным телефоном, но теперь я проклинала себя за свою подростковую глупость. Я оказалась в полной информационной изоляции, и не имела возможности позвать на помощь.
В своей записке Грэг упомянул, что приедет к шести. Не раньше шести! Значит, в лучшем случае, мне предстояло пробыть здесь целых шесть часов! И это в лучшем случае! Зная необязательность Грэга в пунктуальности, можно было предположить, что, навряд ли, он приедет, даже к восьми. У меня не было ни единого шанса самостоятельно выбраться из дома! Дом представлял собой раскаленную солнцем железобетонную коробку, из которой не было выхода. Своим топориком я могла разнести всё внутри, но так и не выбраться наружу. Оставалось одно – бороться за живучесть и бороться до конца. Началась отчаянная борьба за жизнь, за каждый час пребывания живой в этом удушающем аду пекла.
Я где-то слышала, что украинцы, чтобы в комнату не проникал жар в полуденный летний зной, завешивают окна темными занавесками, препятствующими поступлению солнечного света. Я решила поступить так же. Было за полдень. Солнечная сторона перешла, на другую половину дома, и солнечные лучи уже начинали проникать в окно.
Чтобы прекратить поступление солнечного света в окна, я решила перекинуть сложенное вдвое одеяло через держатель жалюзи, и, таким образом, прекратить поступление всякого солнечного света в комнату. Я встала на табурет и, едва подняв тяжёлое одеяло на вытянутых руках, почувствовала, что голова моя закружилась, меня повело в сторону, и я едва не свалилась с табурета, но удержалась. Металлопластиковый каркас жалюзи, раскалившись, почти прилипал к моим потным пальцам, едва поддававшись толстой шерстяной материи байкового одеяла, которая продевалась с трудом. Наконец, дело было сделано, одеяло висело плотной складчатой юбкой, надёжно закрывающей окно.
Солнечный свет больше не проникал, в комнате установился полумрак, но дышать было всё также трудно. От удушающей жары очень хотелось пить, горло казалось высохшим от жажды, а перед глазами поплыли ярко-огненные серебристые точки, и сразу как-то потемнело. Пронизывающий пищащий зуммер давил на уши. Мне стало плохо. Я старалась не потерять сознание, и, насколько это было возможно держаться до конца, чтобы бороться за живучесть. Я устремилась на кухню, в надежде чем-нибудь утолить свою жажду, чтобы мне стало немного легче, но в холодильнике не было ничего, кроме почти пустого пакета молока, которое я так неразумно использовала на Лаки. Теперь я проклинала себя за это. Молока в пакете оставалось едва ли на два сантиметра от донышка.
Мой самый страшный ночной кошмар обернулся для меня реальностью. Полосатый котёнок действительно высосал всё моё молоко, но только теперь, в реальности, мне грозила более скорая смерть от обезвоживания. Я сделала два глотка теплой кисловатой жидкости, которая тут же пристала липкими хлопьями к моему пересохшему рту (молоко к тому времени уже успело прокиснуть). И, хотя мне стало немного легче, жажда сделалась ещё сильнее и мучительней, и ещё сильнее захотелось пить. Из-за лактозы, содержащейся в молоке, оно только распаляет жажду. Нужно было, во чтобы то ни стало, раздобыть хоть какой –то воды. С остервенением я принялась рыться в отсеках холодильника, пытаясь найти талую воду, но замечательная система «NO FROST» не предполагала никакой талой воды после размораживания. Гонка за техническим прогрессом снова обернулась против меня. «Неужели это конец», - мелькнуло у меня в мозгу, - «вот сейчас я возьму и умру, прямо на этом кухонном полу, глядя на пустые тубы, в которых, когда-то плескалась живительная и прохладная вода. Умру в свои двадцать два года, так и не узнав своего предназначения на этой Земле. Какая короткая и глупая жизнь».
Я была близка к отчаянию, к тому отвратительному состоянию, когда чувство собственной беспомощности и гаденькой жалости к себе, вдруг переливается в состояние жгучей ненависти к собственному существованию самого себя, и когда хочется покончить с собой, чтобы прекратить всё разом. Но я медлила, ждала, будто у меня бала надежда. Отвратительные галлюцинации сменяли одна другую. Вот Лаки, все вьется и вьется возле меня. Кыш! Уходи! Пакет с молоком выпал из моей ослабевшей руки, а проворный мерзавец тут, как тут, доволен, лакает моё молоко. Брысь! Не уходит, только смеется и корчит рожи. Мне стало жутко. Тут я увидела, что что-то переливается в пластиковой тубе. Да это же вода! В контейнере полно воды! Я спасена. Проворным движением я открываю кран, и подставляю пересохшие губы, но воды нет, только несколько капель упали на мой раскалённый язык. Господи, когда же это всё кончится?! Господи, спаси меня! И я проснулась.
Молоко действительно пролилось, взмокший от жары, похожий на швабру, Лаки проворно долизывал его с пола. Но теперь он не корчил мне рож, а только тихонечко мяукал, очевидно, желая вызвать во мне запоздалую жалость безжалостного ревнивца. Я больше не сердилась на Лаки, за то, что он вылакал моё молоко, и не собиралась его наказывать. Вместо этого я протянула руку, чтобы погладить кота, как последнее живое существо, с которым мне придется разделить последние минуты своего существования.
Вдруг, я почувствовала, что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОКРЫЙ, вода стекала с него прямо ручьями. Это не был пот, ведь общеизвестно, что кошки практически не потеют, а пот выделяется у них только на подошвах их лапок. Значит, это была вода, где-то в доме была вода, и вода в достаточном количестве, в противном случае, как Лаки смог вымочиться в ней с ног до головы.
Луч надежды на спасение развеял мое безвыходное отчаяние. Если я раздобуду воду – то я спасена. Но как найти эту воду? Разве что спросить у самого Лаки. Я подозвала Лаки, и начала наблюдать за ним, думая, что тот приведет меня к воде, но тот только ластился ко мне, вытирая об мои ноги мокрую шерсть. Стало ясно, поскольку, кроме мяуканья, внятных объяснений от питомца не дождёшься, нужно было действовать иным путём. Я решила отследить по его мокрым следам, откуда пришёл Счастливчик, и мне это удалось.
Вскоре мне стало всё ясно, Лаки действительно нашёл воду…в сливном бачке унитаза, куда он провалился, пытаясь напиться. Это было видно по остаткам шерсти, плавающим в бачке. Даже при мучившей меня смертельной жажде, я не решилась последовать примеру Счастливчика и отхлебнуть из сливного бачка унитаза, куда сливались наши фекалии. Вдруг меня посетила счастливая мысль, которая спасла мою жизнь. Зачем мне, собственно, было пить воду из унитаза, когда в его бачке находилось шесть литров чистой водопроводной воды. Правда вода эта была технической, но для питья она была вполне пригодна. Впрочем, выбирать мне не приходилось - другой всё равно не было. Аккуратно действуя топориком, я сняла верхнюю крышку бачка, и тут же жадно прильнула губами к тепловатой жидкости, отдававшей протухшим привкусом озерной воды и болотной ржи.
Смертельная жажда привела меня к тому, что чувство брезгливости оставило меня. И я пила и пила омерзительную желтоватую жидкость, будто это была самая чистая родниковая вода в мире. Закончив пить, я подняла голову от бачка и напоила обезвоженного Лаки, который ждал своей очереди, крепко держа его вверх ногами над бачком, и опустив его мордочку к воде. Несмотря на нелепое положение, Лаки пил с остервенелой охотой, его маленький розовый язычок, с молниеносной быстротой загребал маленькие порции водички. Наши желудки раздулись от порядочной порции грязной воды, что было слышно, как она булькает в наших животах, отдавая отвратительной отрыжкой тухлых яиц. Пить больше не хотелось. Тошнило.
От тухлой воды во рту установился неприятный привкус канализации. Этот тошнотворный запах, казалось, был повсюду, даже во мне, и жара всё усиливала его. Несколько рвотных потуг сотрясли меня кашлем, и, когда отвратительная жгучая жижа из полупереваренной пищи ударила в нос, рвотные массы сплошным потоком полились на пол. Меня вырвало всем тем, что было мною съедено за последние сутки. Как не удивительно, но рвота взбодрила меня, вернув в трезвое состояние, будто меня внезапно окатили потоком ледяной воды. Хотя я чувствовала страшную слабость, моё сознание работало как часы, ища выход из моего рокового положения. Мои мысли приняли четкое логическое построение: «Что –ж, раз эту воду всё равно нельзя пить, то, по крайней мере ею, можно охладиться, снизив температуру тела».
Решение пришло само собой. Я намочила простынь в остатке воды, которая была в баке, и обернула её вокруг тела. Это действительно помогло, мне стало как будто легче. Вода, испаряясь с мокрой простыни, охлаждала тело. Я проделала это несколько раз, по мере того, как простынь высыхала. Я взглянула на часы – было уже четыре часа, «час обезьяны», начиная с которого дневная жара начинает спадать и небо затягивается облаками. Значит больше половины «срока» я уже отсидела, и это было уже здорово, потому что я до сих пор жива, и, более того, находилась в сознании. Из-за того, что солнце скрылось за пеленой облаков, было ясно, что столбик термометра не поднимется больше пятидесяти градусов и не достигнет критической температуры, при которой у человека наступает гипотермия.
Оставалось главное – суметь продержаться до прихода Грэга, не потеряв сознание, чтобы не задохнуться в горячей парилке бетонного ада, в который превратился сейчас мой дом. Выжить было моей единственной задачей, которая стояла передо мной. Я решила беречь силы и не расходовать их впустую и, поэтому сидела на каменном полу ванной комнаты. Камень отдавал холод, в ванной комнате было немножечко прохладней и легче дышать из-за гранитных плит, которыми была отделана ванная комната.
Я не знаю, сколько прошло времени- я потеряла ему счёт, но в какой-то момент я поняла, что бороться своей судьбой было уже бессмысленно. Если мне сегодня предстояло умереть, то я умру, если выжить – то буду жить. От этой мысли мне стало даже как-то легче. Теперь мне было всё равно, что со мной будет. Останусь ли я жива, или погибну. Я устала бороться и сдалась судьбе Жара вконец притупила желание выжить, и даже делать что –нибудь для этого.
В конце концов, я впала в полубессознательное состояние, в котором уже перестаёшь ощущать боль и физические страдания. У меня снова начались галлюцинации, но это были уже не те отвратительные видения, которые у меня были до этого. Те видения были основаны на трагической реальности, в которую я попала, видения, перекликавшиеся с моими физическими страданиями и страхом смерти. Эти же были сказочно-сладостными, желанными грёзами, которыми я могла вызывать самостоятельно, усилием собственной воли, словно я переключала телевизор с любимыми передачами.
Я ясно вижу свою матушку, какую я только в первый раз помнила её, она совсем молода, а мне всего три года. «Скорей», - зовёт она меня, и я знаю, что у ней есть что-то вкусное для меня. Что же там? Мороженое? Конфета? Апельсин? Не терпится узнать. Да это же вода, обыкновенная вода! Боже, как хочется пить! Только бы один глоток воды. Я жадно выхватываю бутылку из маминых рук и пью и пью прохладную воду, но никак не могу утолить мою мучительную жажду.
Вдруг резкий стук, разорвал мой сладостный бред. Что это? Неужели, это продолжение бреда? Неужели, он снова принимает свою реалистично- мучительную форму? Я замерла и прислушалась. Стук повторился. Теперь я ясно слышала звонкий мальчишеский голос, но это был не Грэг.
- Вода! Вода! Здесь есть кто – нибудь? Миссис Гарт, вы заказывали воду? Мистер Гарт! Кто-нибудь есть дома?!
Это был, мистер Дэлфи, местный водонос! Как же я могла забыть, ведь сегодня был последний понедельник месяца, а в этот день жителям поселка всегда привозили питьевую воду. Вот почему все бутыли на кухне оказались пустыми. И это был мой последний шанс позвать на помощь. Собрав оставшиеся силы, я бросилась на дверь и принялась отчаянно молотить кулаками.
-Помогите!!! Мистер Дэлфи! Помогите!!! Муж запер меня в доме! Я не могу выбраться самостоятельно, я задыхаюсь от жары! Позвоните 911. Вытащите меня отсюда. Пожалуйста, мистер Дэлфи, помогите!!!
Тишина за дверью. Неужели он не услышал, и просто ушёл. Немудрено, ведь от жажды моё горло пересохло, и, не смотря на то, что я старалась кричать изо всех сил, мой ослабевший голос звучал хриплым писком подыхающего цыплёнка. Но стук то в дверь он никак не мог не услышать. Значит, он просто ушёл! Последняя надежда на спасения рухнула, как карточный домик. От отчаяния я сползла на пол. Больше я ничего не помню. Наверное, я потеряла сознание.
Когда я очнулась, и увидела над собой небо, то поняла, что живая. Надо мною суетились какие –то люди, но я не слышала их голосов. Меня словно контузило. Кто-то лил холодную воду прямо мне в лицо, я чувствовала её болезненно ледяное прикосновение. Вдруг чье-то страшное черное лицо склонилось надо мной, загородив собой небо. Я хотела закричать, но не могла этого сделать – я находилась в каком-то оцепенении. Неужели я попала прямо в ад, и страшные демоны в обличье людей уже готовятся принять свою несчастную жертву? Но, по мере того, как я всматривалась в это жуткое лицо, оно все больше напоминало лицо нашего друга Дэйва – местного зомби-ветеринара, который служил шафером на нашей свадьбе. Постепенно мой испуг начинал проходить, мне даже стало как – то стыдно за то, что я приняла Дэйва за демона.
Постепенно звуки стали возвращаться, и я начинала слышать звук человеческих голосов, они сплетались в звенящую какофонию, из которой я не могла выделить отдельного голоса, и создавалось впечатление, словно оркестр настраивал инструменты перед выступлением. Хотя то, о чем говорили эти люди, я не могла разобрать, но какой сладостной мелодией показались они мне тогда, после моего заточения в аду. Постепенно я начала приходить в себя. Звуки и краски становились всё ясней и отчетливее. Я попыталась приподняться с земли, но тут же вокруг меня всё закружилось в безумном водовороте, который я не в силах была остановить, и, обхватив голову руками, я снова легла на землю. В глазах потемнело, будто выключили свет, и я начала падать в бездонную пропасть. Я снова потеряла сознание.
Подъезжая к дому, Грэг сразу понял, что что-то случилось. Разнородная масса людей толпившейся возле дома, и блеск полицейских мигалок не оставляли в этом сомнения.
«Неужели нас всё-таки ограбили?» – пронеслось в мозгу у Грэга. Он дал газ, и через две секунды был уже на месте. Он подоспел как раз в тот момент, когда меня заносили в машину скорой помощи, чтобы везти в госпиталь.
-Что здесь произошло?! Что с моей женой, что с ней?! – набросился на Дэйва побелевший от ужаса Грэг. – Боже, её убили!!! Она мертва!!! Говори же, Дэйв!!! – Грэг схватил соседа за майку и начал так отчаянно трясти, что едва не сорвал её с тела.
-Не волнуйся Грэг, она жива, с ней будет всё в порядке. У ней гипотермический шок, но она уже пришла в сознание, - старался успокоить его Дэйв. –Она была заперта и не могла выбраться из дома, когда… Но Грэг не стал дослушивать его дальше, он бросился к машине скорой помощи. Когда он увидел свою жену, то он едва мог узнать её. Ему показалось, что произошла ошибка, и, вместо жены, сюда зачем-то положили манекен, настолько страшно было её белое, осунувшееся лицо, только длинные золотистые локоны, свисающие с краев носилок, выдавали ту румянощёкую, молоденькую красотку, какой она была ещё утром, после ночи их любви.
Кислородная маска, одетая на её лицо, не могла скрыть заострившегося носа и выделившихся скул. В какой-то момент странная неподвижность заставила его поверить в то, что она действительно умерла. Раздался душераздирающий крик, и Грэг бросился к машине скорой помощи.
Когда меня заносили в машину скорой помощи, я услышала его голос. Он что-то кричал невнятное, но это был ЕГО голос, голос моего Грэга - его скрипучий подростковый голос звучал для меня, как самая сладостная музыка на свете. Теперь я явственно слышала, что это кричит Грэг. Значит он здесь, он вернулся, теперь всё будет хорошо. Я открыла глаза. Тяжело дыша, передо мной стоял побледневший от ужаса Грэг. Его руки тряслись от волнения, а из его испуганных глаз катились крупные слёзы и капали мне на лицо.
-Грэг, прекрати это, - тихо произнесла я, - я ещё не умерла, - и сжала его трясущуюся ладонь за пальцы. Легкая улыбка пронеслась по его лицу, но он никак не мог сдержать своих рыданий. Каждый раз, пытаясь подавить их в себе, он забавно сморкал носом, втягивая в него вытекавшее содержимое, но слезы всё лились и лились из его раскрасневшихся глаз, и с ними он ничего не мог поделать, как ни старался, только размазывал их по лицу грязным кулаком, отчего его глаза становились ещё краснее.
-Вы мистер Грегори Гарт? - вдруг раздался громобойный голос над моим ухом. В ответ Грэг смог только кивнул невидимому голосу, рыдания душили его.
-Инспектор Гай Нойси. В арестованы за незаконное ограничение свободы вашей жены, - отрезал неизвестный голос.
-Что? – растерялся Грэг.
-Я вынужден буду зачитать вам ваши права. С этого момента, всё что будет сказано вами, может быть использовано против вас.
Послышался щелчок захлопнувшихся наручников.
-Вы что спятили?! – с раздражением крикнула я неведомому голосу, содрав с себя кислородную маску, - мой муж ни в чём не виноват! Он ничего не совершил!
-Послушайте, мэм, не вмешивайтесь, позвольте судить об этом нам. А сейчас не мешайте отправлению правосудия! Вы же, мистер, поедете с нами в участок, - обратился он к Грэгу.
- В таком случае, я еду вместе с ним! – я хотела, было встать, но приступ головокружения тут же свалил меня обратно. У меня была сильнейшая горячка.
-Э-э-э, мэм, вам пока нельзя вставать, у вас очень высокая температура, - испугалась молоденькая сестричка.
-Не волнуйся, Лили, со мной будет всё в порядке. Я думаю, что это глупое недоразумение разрешится быстро. Сейчас главное, чтобы ты поправилась. Остальное для меня неважно. Я готов, ведите – обратился он к инспектору.
-Это чушь, Грэг невиновен! Он ничего не совершил! За что вы его арестовываете?! Он не нарушил закона! Я сама велела запереть себя, то есть я сама себя заперла, когда отключили электроэнергию. Это вышло случайно. Я заперла себя в доме! Сама себя! Это я во всём виновата! Арестуйте меня, только отпустите Грэга! А-ха-ха-ха! Не забирайте моего мужа!!! – я металась в горячке, дергая головой из стороны в сторону, пока медсестра не ввела мне дозу успокоительного.