Шилова Л. В - Сайт писателяГрэг оканчивает школу
Я уныло брела по линии прибоя, таща за собой «самокат». Алое солнце погружалось в воды залива, отражаясь тысячами искр позолоченной закатом воды. О, как это было красиво! Но мне было сейчас не до любования морскими пейзажами. Все мои мысли были направлены на Грэга. Наверное, он сейчас сходит с ума, там, на болотах.
Тропические сумерки быстро переходят в ночь. Раз - и край огненного диска утонул в мрачных водах залива. Берег погружается в непроглядную темноту. Только где-то далеко из моря ещё виднеются солнечные лучи, но вот и они исчезают, поглощенные черной тучей. И в эту ночь будет ливень.
Боже милосердный, смилуйся над одиноко бредущей спутницей, что выбилась из сил, не дай морскому ветру разыграться, освети ей путь печальным сиянием луны, ведь до дома ещё с два десятка миль! Но её мольбы тщетны. Темно так, что нельзя разглядеть собственной руки, только сухие зарницы разрывают темноту ночи, да слышны рокочущие раскаты грома. В море поднимается шторм, и вода с яростным шипением ударяет об берег, пугая несчастную.
Тяжелый мопед едва катиться по глубокому песку, кажется, что он становится неподъемный. Что с ним делать? Бросить и идти налегке? Ну, уж нет. Я не имею на это права, ведь мопед этот непростой – это единственная память о его несчастном дедушке Баркли, что так трагически закончил жизнь на Палм-Бич. Грэг не простит мне этой потери. Карманный фонарик Грэга – единственный мой источник света, но и того хватает лишь, чтобы освещать путь под ногами.
Я иду, петляя из стороны в сторону, словно пьяная, вперёд и только вперёд. Но куда? Впереди не видно ничего, только темнота. От отчаяния я рухнула на песок вместе со своим мопедом, который больно ударил меня по ноге. Всё, больше не могу Поднявшийся внезапно, ветер задул с неистовым упорством, поднимая песок, который забивается мне в глаза, в рот, морские брызги долетают даже сюда. Это поднимается тропическая буря. В такую ночь лучше быть дома. Оказаться в такую погоду на пляже, одной, в полной темноте – смертный приговор.
Гигантская молния прокатывается по черному небу, расползаясь тысячами рукавов. Но, что это? Перед собой я вижу человеческие постройки, точнее множество человеческих построек. Да, это же Сент - Питерсберг! Я вижу знакомые места, очертания небоскребов – мы проезжали тут с Грэгом. Значит, всё это время я шла по городскому пляжу, не подозревая, что спасение находится в двух шагах от меня. Но почему нигде не видно его огней? Было ощущение, что дома стояли мертвые, сияя темными глазницами окон. Людей тоже нигде не было видно. Неужели, они все спят в такую ужасную ночь. Вполне возможно. Но и улицы поглощены во мрак, ни одного огонька не видно впереди. Суеверный страх пробежал у меня между лопаток. Однако, оставаться на пляже было нельзя, и я пошла в сторону города.
Ливень сплошной стеной накрыл город. Было ощущение, что с неба опрокинули огромное ведро воды, но и этого стихии показалось мало, пронизывающий ветер сбивает с ног, превращая мой каждый шаг в отчаянную борьбу. Несколько раз я упала, до крови сбив колени, но поднималась вновь и вновь. В лицо летел какой-то мусор, сорванная кровля и рекламные щиты с грохотом проносились мимо меня, норовя убить. Это был настоящий ураган!
Вдруг, впереди я увидела неоновые огни, наполнившие моё сердце радостью. Круглосуточный супермаркет работал! Это было как раз то, что мне нужно. Островок жизни посреди внезапно вымершего города. Спасаясь от бури, прямо со своим двухколёсным другом я вломилась в стеклянные двери.
- Куда прёшь?! - раздался раздраженный голос охранника, - тут и так тесно.
От волнения и растерянности я перезабыла все английские слова, и теперь усиленно жестикулируя, пыталась объяснить что-то.
-Глухонемая что ли?
В ответ я кивнула ему головой.
Действительно, оказалась, что я была тут не одна. Супермаркет просто кишел людьми, застигнутыми внезапной бурей. Несмотря на то, что молния, ударившая в подстанцию, обесточила весь город, супермаркет Вест Клэр работал, как ни в чём не бывало, благодаря наличию аварийного электропитания.
За окнами неистовствовала буря, а здесь было светло и уютно. По широким проспектам гипермаркета прохаживались люди, делая вид, что они совершают покупки.
Под люминесцирующими лампами были красиво разложены разнообразные овощи и фрукты со всего мира, разноцветные упаковки товаров, радуя глаз, пёстрой массой заполняли прилавки и витрины, в воздухе парил запах свежеиспечённого хлеба. Как здесь было хорошо! Нельзя сказать, что я зашла не по адресу. Мне как раз нужно было закупить продуктов на неделю и самое главное – бензин!
Через час буря стала понемногу проходить, и я смогла отправиться домой в Маш. Шторм прекратился так же внезапно, как и начался. Хотя ветер дул ещё довольно сильно, ливня больше не было, и я поспешила выехать по направлению к дому.
Несмотря на затишье, я знала, что оно может быть обманчивым, и ураган может ударить с новой силой в любой момент – вот почему я летела по шоссе на полной скорости, изо всех сил спеша домой.
Слышали ли вы, что такое «глаз» урагана? Расскажу. Ураган представляет собой некую вращающуюся воронку, с пустым центром посередине. Воронка эта напоминает собой пирожное «штрудель»*, от которого откусили его кончик и оставили сквозную пустоту посередине. Этот пустой центр и называется «глазом». Он может быть совсем небольшим или гигантским в небесных масштабах, но всегда коварным для человека. Воронка урагана устроена так, что самый сильный ветер вращается вблизи этого «глаза», а по мере удаления от центра урагана ветер слабеет. И вот самое удивительное, чем больше ураган набирает силу, тем меньше становится его воронка, и глаз уменьшается, словно сжимается, притягивая к себе силу ветров. Наоборот, если ураган ослабевает, то глаз расширяется, будто отпуская лихие ветры на свободу, и воронка, притягивающая их, расползаясь, исчезает. Я уже упомянула, что «глаз» этот очень коварен для человека, потому что в нем царит… абсолютное спокойствие.
Когда «глаз» проходит над местностью, внезапно наступает абсолютный штиль, который многие люди ошибочно принимают за окончание урагана и поэтому преждевременно покидают свои убежища. Сквозь этот глаз можно увидеть безоблачно-голубое небо со светящимся солнцем, если дело происходит днём, или безбрежное звездное небо – если ночью, но внезапно все это обрывается. Новый удар урагана, обрушивается на несчастных людей со всей своей мощью, с той лишь разницей, что ветер дует в другую сторону.
Но, даже не это в ураганах поражает меня больше всего. Если об образовании воронки над океаном, нам кое-что известно, то природа самого «глаза» малопонятна. Меня всегда интересовал другой вопрос? Какая сила заставляет могучие ветры притягиваться к «глазу» и вращать воронку? Как образуется этот центр притяжения? Неужели абсолютный штиль «глаза» обладает такой силой, чтобы закручивать ветра вокруг себя и вести ураган в его разрушительный поход? Как, вообще, возле абсолютного покоя может концентрироваться такие силы, не противореча друг другу? Неужели, и абсолютный покой может обладать силой? И зачем урагану нужна эта зона покоя? Для меня, не сведущей в законах физики, это остается загадкой.
Я оказалась права, не прошло и тридцати минут, как ветер снова разразился с неистовой силой, только теперь он дул мне в спину, будто подгоняя меня к дому. Ливень снова принялся сечь в лицо.
К счастью, я была совсем недалеко от Маша, и это придало мне сил в моём последнем рывке. Мимо пронеслись знакомые домишки фермеров, внезапно озаренные огненной вспышкой молнии, и я въехала на Счастливую линию, в тот самый момент, когда оглушительный выстрел грома, чуть было не контузил меня наповал. В этот момент другая вспышка вырвала из темноты дороги – бледную фигурку привидения – в нём я узнала моего Грэга...
Целый день Грэг провел в мучительном ожидании. Поначалу, моя поездка мало волновала его, он уже привык к тому, что я могла пропадать на целый день, слоняясь по магазинам. Он был уверен, что я скоро вернусь, но меня всё не было и не было. Как только, солнце стало клониться к закату, его беспокойство усилилось. Хуже того, по радио было объявлено штормовое предупреждение. Теперь Грэг не находил себе места. Он метался по комнате, словно зверь, запертый в клетке.
Ужасные мысли терзали его. Повсюду ему мерещился мой истерзанный обезглавленный и распотрошенный труп, то беспомощно лежащий у обочины дорог, то тонувший в жидком иле болот, то плавающий в море.
«Интересно, как она будет выглядеть мертвой?» - вдруг, подумалось Грэгу, но он больно схватил себя за голову, чтобы отогнать эту кощунственную мысль. – « Нет, нет, нельзя думать о плохом. Такие мысли притягивают несчастья. Главное не думать дурное. С ней всё хорошо. Просто она задержалась где-нибудь, и всё. Сейчас, я досчитаю до десяти, и она войдет в дверь». Но как он ни считал до десяти и, даже до ста, как не загадывал, никто не возвращался.
В отчаянии Грэг выбегал на улицу, и мучительно вглядывался в чащу деревьев, чтобы различить серебристый силуэт своего мопеда. Иногда Грэгу казалась, что он слышит тарахтение мопеда, но всякий раз это оказывалось проезжающей машиной. Он, даже звонил в полицию, но там ему ответили, что человек может считаться пропавшим, если он отсутствует более двух суток. Никакие доводы, мольбы и, даже угрозы Грэга, не могли заставить полицию немедленно броситься на поиски его пропавшей жены. Он звонил ещё и ещё, но «откат» был все тем же. В конце концов, Грэг разразился столпом матерных ругательств, но на том конце трубки, но слышались лишь отрывистые гудки…
Хотелось бросить все и мчаться на поиски, но один вопрос останавливал его и не давал сдвинуться с места: «А, что если она вернётся прямо сейчас?»
Стало совсем темно, и вглядываться в даль было совсем бесполезно. Как предсказывали синоптики, ветер начался усиливаться и вскоре перерос в настоящий ураган. Вой ветра тягучей болью отражался в душе Грэга, и перерождался в громкий стон, вырывавшийся из его груди. Ветки деревьев хлестали по его лицу, холодный ливень вымачивал его до нитки, ветер сбивал его с ног, но он был даже рад этим пыткам, которые отвлекали его от душевных страданий.
Смертоносные молнии ударяли прямо в землю, но Грэг больше не боялся их, каждый раз сотрясаясь от безумного смеха, он грозил кулаком небу. Грэг бросил вызов самим небесам, он боролся с Богом, как неистовый Иаков. Теперь ему было все равно убьет ли его молния или нет, ведь Бог забрал у него самое любимое –его Лили, и это придавала ему решимости в неравной схватке с Богом. В какой-то момент в нём не стало того гаденького чувства – страха смерти, которое заставляет людей подчиниться окружающему. Теперь он был своим собственным повелителем, и ему было весело от ощущения собственного бесстрашия и безнаказанности.
Вот и все, буря стихла, и Грэг, как будто опомнился от своего временного безумства. Ему стало страшно. А что если б молния и впрямь убила его, и он умер бы прямо здесь, на дороге? Что тогда? Он не мог представить своей смерти. В самом деле, как можно представить, состояние, когда тебя нет. Значит, смысл жизни заключается в том, чтобы жить ради самой жизни. Жизнь ради жизни – это единственная цель нашего существования, иной – просто нет. Теперь, когда Грэг смотрел на звёздное небо, эта истина становилась для него мучительно ясной. «Как, просто жить, чтобы жить, жить, жить, жить…»
Вдруг, все прекратилось, звездное небо поглотили жирные тучи, ураган обрушивается с новой силой, вой ветра сопровождается стоном могучих деревьев, слышан скрип ломающихся ветвей, где-то беспомощно хлопают незакрытые ставни. Но что это? Грэгу кажется, что он слышит треск мопеда. Нет, это воет ветер. Опять. Теперь уже точно. Внезапно разряд молнии ударяет рядом с Грэгом, будто над самым ухом разорвали снаряд. Он чувствует, что падает. «Господь всемогущий, это Лили», - вырывается из его груди, и он теряет сознание.
На его счастье, молния, прошедшая совсем рядом с Грэгом, даже не задела его, а лишь немного контузила. Она попала в небольшую финиковую пальму, росшую неподалеку, отчего деревце тут же загорелось. Возблагодари Господь того, кто посадил это чудное деревце у дороги!
Побледневший Грэг стоял посреди дороги, в одной майке и полотняных шортах – то, в чём он вышел из дома. Молния шокировала его, но ему удалось подняться, и через секунду он пришел в себя. Мы бросились друг к другу в объятия. Я плакала, мне было стыдно, но я никак не могла остановиться. Слезы текли сами собой.
-Лили, детка, сладкая моя, скажи, что случилось? Тебя кто-нибудь обидел?
Я отрицательно покачала головой. Слезы душили меня за горло.
-Нет, нет, Грэг, всё в порядке. Просто я заблудилась в этом проклятом болоте. Я не могла найти дорогу домой, и думала, что никогда больше не увижу тебя. Ураган застал меня прямо на пляже. - Молния пулей рассекла воздух, раздался удар грома, - А-а-а-й, снова начинается, Грэг, мне страшно!
-Скорее в дом, здесь нам нельзя оставаться.
Мы бросились к дому, и через минуту были под защитой родного крова, прикрытого нашим могучим громоотводом-дубом.
Вымокшая до нитки, я вся дрожала от холода. Колотящая дрожь волнами пробегала по моему телу, заставляя стучать, даже зубы. Кажется, у меня снова начиналась болотная лихорадка. Купание и прогулки под дождём не прошли для меня даром.
Грэг нежно попробовал мой лоб губами - так и есть температура. Он поспешно снял с меня мокрую одежду и переодел в сухое, и, принудив меня снова «лизнуть хины», уложил в постель, заботливо укутав тёплым овечьем одеялом.
Маленькое женское тельце содрогалось под одеялом. Меня знобило, но это не лихорадка трясла меня. Горькие рыдания разрывали мою грудь, заставляя вздрагивать всем телом.
-Грегги, миленький мой, родной мой, мальчик мой, я больше не могу. Мне тяжело здесь, в этом жарком болоте, очень тяжело. Жара здесь невыносима, она добьет меня. Я думала, что могу прижиться в тропиках, но это не так, я не живу, я только мучаюсь. Здесь все против меня – и эта жара, и эти москиты, и ураганы, и болото – сама природа здесь против меня. Кроме тебя, здесь всё чужое, я – чужая! Я – никто!– задыхаясь от рыданий, кричала я Грэгу по-русски, но тот не понимал меня и только, ласково приговаривая, всё время повторял:
-Всё хорошо детка, всё хорошо.
-Грэг, миленький, давай уедем отсюда. Махнём на всё рукой и уедем ко мне домой в Питер, там у меня есть всё - квартира, мама. Боже, как давно я не видела свою мать. Я начала забывать её лицо! Представляешь – я забыла лицо своей матери! Свалим отсюда – и всего делов. Порвались оно пропадом твое наследство, твоя яхта - я не хочу драться из-за неё, пусть эта проклятая лодка останется у твоей матушки, если она так хочет!
-Т-с-с-с, всё хорошо, детка все хорошо, не надо плакать, – утешал меня Грэг, прижимая меня к себе. Его шероховатые и теплые ладони нежно гладили меня по спине, и от этих прикосновений мне становилось спокойней. Через минуту я забылась крепким сном.
В его объятиях она сразу же стала каким-то маленьким и трогательным ребёнком, которого просто хотелось прижать к себе и пожалеть. Ее нежное женское тельце ещё содрогалось от горьких рыданий, но уже всё меньше и меньше, и, наконец, всхлипнув напоследок, она доверчиво прижалась к его груди и заснула. На её заплаканном личике появились капельки пота – первый признак выздоровления, и Грэг получше укутал её, чтобы она хорошенько пропотела под одеялом, хотя ему самому было невыносимо жарко.
Вновь обретя свою заблудшую овечку, Грэг был счастлив, как никогда в жизни. В его объятьях лежала прелестнейшая девушка, которую он любил более всего на свете. Любил страстно, до безумия, без остатка, и с каждым днём его любовь становилась все сильней. И она была его законной женой, только вдуматься в эти слова «законная жена» - это означало, что она всецело принадлежала ему, только ему одному, и никто по закону не смел посягать на его сокровище. Эта мысль заставляла его трепетать от нежности к собственной жене, наполняя его душу счастьем и смиренным упокоением.
Её белокурая головка склонилась на его грудь, и Грэг чувствует тёплое дыхание на своей коже. Спутавшиеся от пота волосы, ещё влажны и пахнут дождём, морским прибоем, коровьими лепешками, болотной сыростью – все это сливается в неповторимый аромат кожи. Маленькая ручка по детски обнимает его за грудь.
Пусть теперь ураган за окном бушует сколько ему вздумается в своей бестолковой ярости, пусть лупит ливень и трещат деревья – ему, Грэгу, плевать на все эти страхи, ведь теперь он лежит рядом с ней, в своём уютном домике, где по-домашнему стукают ходики, отсчитывая секунды их семейного счастья.
Взгляд Грэга упал на распятие. Лик Христа по-прежнему строг и неподвижен.
-Спасибо, Господи, - шепчут его губы.
Ему стало стыдно перед Ним за свой мятеж, и полусонным шёпотом Грэг добавил:
-Прости мою грешную душу, - и в ту же секунду, склонив ко мне голову, он заснул тихим и безмятежным сном.
В комнате воцаряется абсолютная тишина. Только ходики продолжают тикать, отсчитывая время. Тик-так-тик-так, так, так, так….
Наши уставшие ангелы-хранители, стирают пот со лба.
-Ух, и задали нам сегодня работенки, - говорит Грэгов, тот, что отвел молнию.
-И, не говори, - отвечает мой, тот, что отвел от меня «сутенёра».
Но вот утро снова вступает в свои права. Из туманной дымки, оставленной после дождя, поднимается мутное солнце. Петух, по-деловому, вылезает из своей коробки, чтобы приветствовать восходящее светило на остролистых пучках юкки. Но мой ангел хранитель прижимает палец ко рту, и шепчет петуху:
-Т- с-с-с, не мешай влюбленным спать.
Петух видит ангела, и удивлено заковав, убирается в своё ночное убежище.
Котёнок Лаки вспрыгивает на постель, и, топча нас своими крошечными лапками, жалобно мяукает, но ангел Грэга, унимает его:
-Т-с-с-с, не мешай влюбленным спать. - И гладит его рукой по непослушной пушистой головке, отчего котёнок тут же засыпает. А часы все продолжают петь бесконечную песню. Тик, так, так, так, так, так, так…дзинь. Это ангел останавливает и их. В комнате воцаряется абсолютный покой.
Стук в дверь разбудил Грэга. Аккуратно положив меня в сторону, он машинально взглянул на часы. Стрелка показывала десять. «Не может быть», - подумал Грэг. Так и есть, часы стояли.
Стук вновь повторился. Грэг подошел к двери и посмотрел в глазок, там стояла его мать.
-Мама?
Он был удивлен приездом матери и поспешил отворить щеколду.
-Грегги, сынок, - обрадованная женщина бросилась целовать своего сына, - я так соскучилась по тебе, и приехала проведать. Ну, как ты здесь? – женщина придирчиво осмотрела комнату. – Я вижу, что у вас тут чистота и порядок…Хм, должно быть, это всё она …её работа, - пробурчала она . – Помнится, когда ты жил один, у тебя в комнате был вечный свинарник. За тобой всегда приходилось убирать, как за ребенком…
-Мам, у тебя что-нибудь случилось? – испуганно спросил Грэг.
-Нет, ничего. Разве я не могу просто проведать своего родного сына, - стараясь делать непринужденно веселый вид, ответила мать. – Вот, я принесла тебе твой любимый кофе! Пей, сколько тебе влезет! - она бухнула на стол увесистый мешок с зёрнами. По комнате пробежал тёплый аромат жареного кофе.
-Зачем так много, мам? – обрадовался Грэг.
-Не оставлять же его этим бабкам. Вот я и подумала, что лучше пусть кофе достанется сыну. Ну, как ту моя невестка! Спит?! Чего это она в постели посреди дня.
-Тихо, мам, пусть Лили спит. Она заболела.
-Что с ней?
-Не знаю. Вчера вечером у неё случился жар. Её так трясло, что мне едва удалось успокоить бедняжку. Сегодня температура вроде спала, но ей лучше оставаться в постели.
Мать Грэга подошла к постели и приложила душистые губы к моему потному лбу.
-Ещё есть, - тихо прошептала она, - нужно вызывать врача.
-Мама, - послышалось в ответ. Растроганная женщина опустилась на мою постель, впервые за много лет на её глазах появились слёзы.
-Девочка моя, моя милая девочка.
Мне снился дом, будто бы я снова лежу в моей крошечной хрущевской комнатушке, в которой каждый предмет мне дорог и знаком. Вот письменный стол с компьютером, вот моя детская тахта, платяной шкаф, два обшарпанных стула, полка с любимыми и давно прочитанными книгами, в кадке громоздиться лимонное дерево, занимая пол комнаты, так что негде встать, и над всем этим хаосом парит клетка с неугомонным кенаром, который прыгает туда –сюда, туда –сюда, тик-так, так-так, тик-так. Всё здесь знакомое и родное до боли. Тик-так, тик-так, тик- так. Но откуда же здесь ходики? У меня в комнате нет никаких ходиков. Ах, нет, это прыгает мой кенар. Мама наклоняется надо мной и целует меня в волосы. «Мама!» - кричу я ей.
-Девочка моя, моя милая девочка.
«Да, но почему по-английски. Какая чушь! Мама не знает английского».
Я пытаюсь открыть глаза. Слезная дымка вскоре рассеивается, и я начинаю различать лицо матери…Грэга, точнее, мой свекрови.
-А, миссис Гарт, это вы, - увидев свекровь, грустно вздохнула я.
«Миссис Гарт» делает недовольную гримаску.
-Детка моя, не называйте никогда меня этой фамилией. Миссис Гарт – это вы. Лучше зовите меня мамой. – Но мой язык не поворачивается называть чужую женщину мамой, и, видя мои сомнения, она добавляет сухим тоном:
-Впрочем, если хотите, вы можете называть меня, просто - мисс Баркли. Теперь мне больше подходит эта фамилия.
-Мисс?
-Да, мисс Баркли. Вас что-то смущает, дорогуша?
-Хорошо, мисс Баркли, - растерянно отвечаю ей я, - теперь я буду называть вас так.
Я силюсь подняться, но «мисс Баркли», укладывает меня обратно в постель, накрывая одеялом.
-Лежите, лежите, вам нельзя вставать, - властным тоном приказывает мне свекровь, укутывая одеялом. - Скоро приедет доктор.
-Ну, ка, мисс, поднимите рубашку. – Человек в белом халате сидит на моей постели - это доктор. Он прослушивает меня своим статоскопом.
-Дышите. – Я усиленно дышу. – Так, хорошо, а теперь не дышите, не дышите, не дышите. – «Его что, заело?», но я держусь из последних сил, стараясь «не дышать».– Не дышите, не дышите, хорошо.
-Мне можно дышать? - взмолилась я доктору. От натуги мое лицо посинело.
-Конечно можно, ведь я же сказал «хорошо».
Я спускаю дух. Голова немного кружиться.
-На что жалуетесь? – обращается ко мне доктор, но за меня отвечает Грэг.
-Температура. Вчера лихорадило.
-Вы давали ей что-нибудь?
-Конечно, хинин, – спокойно ответил Грэг и подал доктору недопитый стакан, в котором плескалась красноватая жидкость. – Отвар хины, вот он. - Знакомый горьковатый запах распространился по комнате.
В ответ доктор только всплеснул руками.
-Матерь божья, да этим можно свалить даже лошадь. Хинин. Мамочка, разве можно лечить обыкновенную простуду хинином! Это очень сильное противолихорадочное средство. Вы чуть не убили свою дочку. Вот, что миссис Гарт, не смейте заниматься самолечением, хинином вы посадите ей желудок. Надо же, придумать такое – лечиться хинином. – Он поднес стакан к носу и тут же отпрянул, горечь ударила ему в глаза, отчего они заслезились. - Как такое можно было, вообще, пить? – задыхаясь, прохрипел он.
От растерянности и возмущения «мисс Баркли» нервно захлопала глазами. Это её доктор принял за миссис Гарт, а меня за её дочь. Видно, эта проклятая фамилия никогда не отвяжется от неё. Послышалось фырканье – это Грэг затрясся от смеха, пряча его в кулак.
-Я не миссис…
-Миссис Гарт – это я, - тихим, простуженным голосом объяснила я в конец растерявшемуся доктору, - а это мой муж и свекровь, мисс… впрочем, это неважно.
Доктор посмотрел на нас, как на умалишённых, но ничего не ответил. « Да, странный дом – странные люди», - подумал он.
-Вы измеряли температуру? - спросил доктор Грэга.
-Нет.
-Тогда мисс, …миссис, - поправил он, - возьмите градусник.
Я взяла градусник и положила его под мышку.
-Вы, что в первый раз меряете температуру, - удивился доктор, - градусник нужно брать в рот.
-В рот?
Я растерянно положила стеклянную трубку в рот, закусив её зубами, прям, как сигару, и, боясь раздавить её, с глупым видом уставилась на Грэга, дескать «правильно ли я сделала?» Тот помирал со смеху, да так, что его оттопыренные уши налились пурпурным багрянцем, а из глаз полились слёзы. Врач сам переложил мне градусник правильно – за щеку (хорошо, что не в задницу), и начал ждать.
-Тридцать восемь и пять - отличная температура, это означает, что она перегорит и жар скоро сойдет. Пока ничего предпринимать не стоит. Постельный режим – вот лучшее лекарство. В крайнем случае, если температура поднимется выше сорока, то дадите ей эти жаропонижающие. И никакого хинина, молодой человек, - обратился он к Грэгу, - не нужно заниматься самолечением. Я выпишу ей антибиотики, а лучше предоставьте всё природе – и она поправится сама. Давайте ей больше горячего питья. Вот и всё. Номер вашего страхового полиса, мэм? – обратился ко мне доктор.
В ответ я только пожала плечами. У меня не было страхового полиса. Грэг беспомощно уставился на мать. Та молча выложила перед доктором стодолларовую купюру.
-Этого мало, - заявил доктор, - обычно только за визит я беру сто пятьдесят долларов, не меньше.
-Возьмите кофе, - засуетилась мать, - превосходный домашний кофе, я сама жарила зерна.
-Кофе? Какое странное предложение. Со мной ещё никто не расплачивался кофе. Что ж, давайте кофе, - вздохнул доктор. В этом доме он больше ничему не удивлялся.
Отвязавшись от ненужного доктора, свекровь пошла заваривать крепкий кофе, какой умела делать только она, а Грэг остался подле меня.
-Мне уже лучше, Грэгги, не надо со мной сидеть. Я посплю немного и встану.
Грэг пощупал лоб губами, как это делала его заботливая мать. Температура начала спадать. Оставив меня в покое, он отправился во дворик, где уже ждала его матушка, чтобы поговорить наедине, за чашкой самого лучшего в мире кофе.
День повернулся к вечеру. Тёплые и тихие сумерки уже спускались на Флориду. Комарики толклись в веселом танце, предвещая хорошую погоду. В такие вечера, когда ты сидишь во дворике перед домом и пьёшь замечательный домашний кофе, кажется, что жизнь прекрасна, и хочется навсегда забыть о своих проблемах и просто наслаждаться тишиною и теплом.
Сначала они сидели молча, потягивая свой кофе и любуясь чудным закатом. Никто не знал, как начать разговор, да и не хотелось говорить.
Первой, всё-таки, заговорила свекровь:
-Знаешь, Грэгги, я порвала с Бинкерсом.
-Как, навсегда? – обрадовался Грэг.
-Не знаю. Только я теперь не живу дома, я поселилась на «Жемчужине» в «апартаментах». Зато теперь мы чаще будем видеться с тобой, правда, здорово, сынок?
-Здорово, - задумчиво ответил Грэг.
-Я вижу, ты будто бы не рад, сынок.
-Нет, нет, я рад за тебя, мам. Другое дело, оставлять дом этому подонку, мне не хотелось бы…
-Я понимаю тебя, Грэг, но я ничего не могу поделать. Если сейчас начать развод – половина всего имущества отойдёт ему, а мне бы этого не хотелось этого, хотя бы до твоего двадцати однолетия, сынок.
-Да, это верно. Но как ты будешь жить на яхте, одна?
-Ничего, места для жилья бывают и похуже, - горько усмехнулась мать.
-Я не про это. Я имел в виду, что тебе незачем жить на яхте, ты можешь поселиться у нас.
-Ни за что! Здесь я буду вам мешать. И потом, по сравнению с этим сараем, который вы называете домом, «Жемчужина» настоящий пятизвездочный отель. Да, впрочем, я приехала сюда не за этим, чтобы сообщить эту потрясающую новость. Я хотела предложить тебе работу.
-Работу?! –удивился Грэг.
-Да, пора кончать страдать этой ерундой, - мать указала на громоздившиеся стопки книг на столе, - когда кончишь школу, отправишься учиться на навигатора. Мистер Смит обучит тебя, как управлять «Жемчужиной».
-Здорово! – воскликнул Грэг. – Я буду управлять своей яхтой!
-Но только, если ты сначала сдашь тесты, - мать потрепала Грэга по колючей голове.
-Я сдам эти тесты, можешь верить мне! – залепетал обрадованный Грэг.
-И всё-таки оно проступает, вот взгляни! – нервничал Грэг одним жарким июньским утром. Сегодня он должен был сдавать тесты. У Грэга предэкзаменационное мандраже, и он нервничает.
-Да ты мокрый, как кусок мыла, зачем было одевать чистую рубашку так рано.
-Это это не пот, это пятно, вот смотри! - Грэг снова тыкает меня в крошечное пятнышко на своей белоснежной рубашке.
-Ты меня достал, Грэг. Вчера я вывела все пятна отбеливателем, ЭТО появилось сегодня, так что пеняй на себя.
-И как я, по-твоему, пойду на экзамен? С этим гребанным жирным пятном? Но вот же оно!
Я взглянула на Грэга, на его безупречно белой сорочке красовалось свежее пятно жира.
-Свинёнок, - срываюсь я на Грэга, - кто же обедает в праздничной рубашке! Снимай!
-Ото рта до ложки – долгая дорожка, - оправдывается Грэг, стягивая испачканную рубашку.
Я заливаю пятно пеной отбеливателя, и отправляю взмыленного от нервного напряжения Грэга в душ. Затем мне в который раз приходиться застирывать рубашку и сушить её феном. Если так пойдёт, то на ней вместо пятен образуются дыры.
Из душа выходит мокрый Грэг, я торопливо обтираю его сухим полотенцем, и тороплюсь уложить его упрямые колючие волосы в некое подобие «приличной» прически, но они топорщатся во все стороны. Ничего не получается, а времени уже в обрез. Вот – вот должен подъехать лимузин дядюшки Сиза, а Грэг ещё в одних панталонах.
Наконец, всё готово. В своём чёрном мормонском костюмчике он выглядит, как куколка жениха на капоте свадебного лимузина – такой миленький, маленький лапочка. Грэг придирчиво осматривает себя в зеркале. Его циничное личико, вдруг, сморщивается в недовольную усмешку.
-Теперь я выгляжу как пидер! – восклицает Грэг.
-Господь милосердный, дай мне терпения. - От усталости мои руки опускаются на колени. – Да, иди ты в чём хочешь, хоть голым, мне теперь на это совершенно наплевать!
Грэг переодевается в свою обычную одежду, больше похожую на засаленные лохмотья, и утешительно гладит меня по волосам:
-Смотри, Лили, я одел твои кроссовки, они принесут мне удачу.
-Спасибо, Грэг. Теперь на тебе хоть что-то новое.
На улицы слышен гудок лимузина, это приехали за Грэгом.
«Группа поддержки» выпускников, состоящая из родственников, которые приехали поддержать своих «чад», скопилась возле школы. Все напряжены и торжественны. Через несколько минут начнётся экзамен. Родители дают напутственные наставления своим детям. Я же целую своего милого мужа Грегги, ещё и ещё.
-Будь собой, Грегги. Не принимай это слишком близко к сердцу. Помни одно, - я всегда буду на твоей стороне. Сдашь – хорошо, не сдашь – пропади оно всё пропадом. Главное – не переживай. Хорошо?
Грэг утвердительно кивает мне головой, но я вижу, что он нервничает. Это видно по его бледному лицу и пунцовым ушам.
Трещит звонок, приглашающий экзаменующихся в класс. Грэг беспомощно смотрит на меня последним взглядом, будто идёт на эшафот. Я крепко целую его в губы, и чувствую прикосновение его твердого языка.
-Ну же, вперед, - я толкаю его за плечи.
И ученик Грэг бежит догонять остальных.
Тяжелые ворота школы закрываются – экзамен начался. Для «группы поддержки» наступают мучительные часы ожидания, в которые решается дальнейшая судьба их чад. Я же не переживаю за своего мужа, потому что за его будущее я уверена.
Чтобы как-то отвлечься, я прогуливаюсь по тенистому школьному саду.
Рядом со мной мать Грегори, но мы не разговариваем, боясь сглазить «удачу», потому что оба знаем, что их этих стен через каких то четыре часа должен появиться наш Грегори «со щитом, или на щите».
Это настоящий дендрарием. Июньский сад пестрит разнообразными цветами, источающими неповторимые и неведомые ароматы. Да, Флорида – страна цветов. Только в твоём благодатном климате способна уживаться флора со всего мира. Вот душистая магнолия распускает свои большие фарфоровые венчики, источающие неуловимо тоникой аромат, от которого кружится голова, вот американская сирень, похожая на пушистые соцветия таволги, привлекает бесчисленное количество бабочек, жаждущих её сладкого нектара, она пахнет медом и теплом, вот пальмы колючей юкки покрылись гроздями поникших колокольчиков, которые кажутся мертвыми в своей печали, вот гигантские кипарисы взмахнули в высь, защищая сад от обжигающего солнца, ветки виргинской ивы печально опущены в гладь небольшого озерца, где распускаются неведомые купальницы, вот цветут лимоны и апельсины, их белые восковые цветы, собраны в очаровательные душистые соцветия.
Бесчисленные формы и краски отвлекают меня от тяжелых мыслей, и всё-таки я волнуюсь. Видно, волнение Грэга передается и мне. Как он там? И я начинаю что-то искать в этом разнообразии цветов, то, чего здесь нет. И без этого отсутствующего элемента всё кажется пустым и пошлым. Глаз переходит с одного на другое и нигде не может остановиться – все раздражает, и запахи и формы. Нет чего-то главного. Конечно, - это розы. Здесь совершенно нет роз. Таких нежных роз, какие растут у нас во дворике, нет во всей Флориде.
От жары, запахов, красок меня начинает мутить. Я присела в тени ивы, на туфы небольшого водоема, и достала бутылку воды. Вдруг, сквозь большие стеклянные окна школы я увидела моего Грэга, склонившегося над тестами. Его лицо было серьёзно и сосредоточено. Он кажется совсем взрослым мужчиной, и потому выглядит забавно среди «ребят». Вот он что-то заполняет, вытирает пот со лба и переходит к другому листу. «Должно быть, неудача», - мелькает у меня в голове догадка. Так проходит час за часом. Я, не отрываясь, смотрю на моего Грэга. Меня не покидает мысль, что это провал. Грэг смотрит и смотрит в бумаги, массируя пальцами свой вспотевший, прыщавый лоб, но тщетно – он ничего не может решить. Вот и конец. Экзаменатор собирает тесты, Грэг что - то торопливо заполняет, по - видимому, наугад – «на удачу» и сдает тест. Вот и всё. Экзамен закончен. Теперь остается только ждать результатов. Грэг оборачивается в мою сторону. Его взгляд подавлен и растерян. В ответ я улыбаюсь и махаю рукой, он тоже улыбается. Теперь – все равно.
Из десяти возможных балов, Грэг набрал только шесть. Это означает, что из ста вопросов, предложенных в тесте, Грэг ответил правильно лишь на шестьдесят, да и то наугад, как потом он мне признавался. Это минимальное число баллов, с которым можно получить аттестат, и он последний в списке окончивших, но какое это имеет значение, если это победа! Пускай далеко не блестящая, но всё-таки победа, личная победа Грэга! Он сдал экзамены! Он получит аттестат зрелости!
Грэг вышел со щитом. Теперь он взрослый человек, имеющий свой аттестат зрелости.
Грэг в профессорской мантии – нелепейшее зрелище. Однако, американский обычай велит надевать этот дурацкий балахон каждому, выпускнику, окончившему «высшую» школу.
Поскольку Грэг набрал наименьшее количество баллов, ему положено получить диплом последним. Но какая разница – ведь, он все равно получит его!
Список имен выпускников кажется бесконечным, но вот вызываю моего Грегори.
-Грегори Гарт, - директор поморщился, но продолжает «делать» улыбку. Зал взрывается аплодисментами. Грэгори бежит вприпрыжку, его мантия забавно задирается. Он больше не вечный школьник – неудачник, сегодня – он звезда!
- Что проскочил, жучок. Что ж, поздравляю, - директор, притворно улыбаясь, пожимает ему руку. В ответ вредный Грэг показывает ему язык, и, повернувшись, демонстрирует толпе свой многострадальный диплом. Публика взрывается аплодисментами и смехом.
-Грэг! Грэг! Грэг!
Их возгласы болью отзываются в моих ушах. Непонятная ревность змеёй заползает в моё сердце – уж слишком он тут популярен.
-Мы любим тебя, Грегги, - смеющиеся девчонки посылают ему воздушные поцелуйчики. Моё терпение лопается, и я хватаю Грэга за руку, чтобы увести его домой, подальше от бесстыж