Даниэлу, но вместо Даниэлы на пороге стоял огромный черный великан. Дэвид сразу же признал в нем бой-френда Даниэлы – Сиза Штрайкера. Дэвид навалился на дверь, но было поздно. Одним ударом мощной  руки рестлингер выбил хлипкую дверную цепочку. Не говоря ни слова, он схватил Дэвида за горло и поднёс его к своему страшному лицу. Дэвиду никогда не было так страшно. Он понял – сейчас его убьют. Вся жизнь пронеслась в одно мгновенье. «Только бы не было больно», - подумал он.. Как и все гомосексуальные личности,  Дэвид боялся даже малейшей боли.

    Боли не было. Мощный удар пришелся в челюсть. Больше Дэвид ничего не чувствовал – он потерял сознание.

  Перепуганный портье застал окровавленного Дэвида на полу, когда взбесившийся негр уже добивал его.

   Вместо студии – больничная палата, вместо микрофона – кислородная трубка. Теперь Дэвид мог не беспокоится, что кто-нибудь узнает его настоящее имя – лицо его было изуродовано так, что и родная мать вряд ли бы узнала его, если бы вернулась с того света.

   Того парнишки больше не было. Серия пластических операций, оплаченных Штрайкером, как виновником избиения, почти до неузнаваемости преобразило его лицо. Теперь Дэвид был человек-никто, ведь никто в Майами (даже в клубе, где он работал)  не знал его истинного имени. Что ж,  раз у него нет лица, то не будет и имени. Повреждения мозга позволяли выдумать повод то, что после избиения, он ничего не помнил. Что касается документов и страховки Дэвида, то их никто не нашёл, потому что их никогда и не было.

  Худое шрамированное лицо смотрело в зеркало. Что ж, так даже лучше. В его изуродованном лице появилась какая-то брутальность, которой не было до этого. За время, пока он лежал в больнице, его волосы успели отрасти ниже плеч.  Только окрашенные в безобразно белобрысый цвет концы ещё напоминали ему о несбывшейся надежде записать свой первый альбом. Дэвид взял медицинские ножницы, висевшие у него на капельнице, и омерзительным наслаждением отстриг волосы. Теперь было всё в порядке. Единственное о чем сожалел – это то, что здесь не было кокаина. Добрая дорожка привела бы его разбитый  мозг в должное состояние.

  Однако и кокаин не понадобился. Пущенные в вену снотворное, подействовало умиротворяющее, и вскоре Дэвид забылся спасительным сном.

-Прощай Анджел!  - тихо пошептал он в полусне.

  Этому странному негру с немецкой фамилией Штрайкер каким-то невероятным образом удалось вывернуться от тюрьмы. Провидение вновь повернулось против Дэвида – чтобы выгородить  своего чернокожего дружка, чьего ребёнка она носила под сердцем, Даниэла  свидетельствовала против своего бывшего работодателя, говоря, что Штрайкер напал на него, потому что Дэвид избивал её. Дело вмешалось и то, что  адвокат Штрайкера попался не робкого десятка. По чудовищному совпадению обстоятельств адвокатом обидчика Дэвида был сам мистер Баркли, тот самый Баркли, который доводился отцом Фриды Баркли – его рыжеволосой богини,  а это гарантированный успех. Дэвид проиграл процесс с треском. Ему даже не выплатили компенсации за увечья.

   С тех пор он твердо ненавидел фамилию Баркли, и решил жестоко отомстить,…прежде всего,  ЕЙ, которую почему-то считал воплощением  первичного зла.

  Как и все деструктивные личности, Дэвид не любил жаловаться, но и прощать он не мог. Он с превеликим наслаждением упрятал бы Штрайкера за решётку, но теория об амнезии была как никогда удачна, и Дэвид никак не мог не воспользоваться ей. Амнезия списывала все. Дэвиду нравилось разыгрывать из себя болезненного безумца, хотя по сути таковым он и являлся. В свои двадцать пять лет у него не было не фамилии, ни имени – его звали Дэвид. Фамилию же Гарт, он «придумал» себе сам.

  Так на свет вновь появился Дэвид Гарт. Новому Дэвиду Гарту нужно было на что-то жить. Его надежда на свой первый диск провалилась. Он снова был без денег, свободен и никому не нужен. Ему снова было не на кого рассчитывать, кроме самого себя.

  Случайные заработки. И одна мысль – о куске хлеба. День за днём. Дэвида угнетала такая жизнь.

  Да и погода оставляла желать лучшее. Серия разрушительных штормов промчалась над Флоридой. В такую погоду люди мало думают о развлечениях. Дэвид дал объявление, что предоставляет свои услуги в качестве ди-джея. Но и это приносило лишь гроши, потому как у Дэвида не было собственного оборудования, а без него мало кто осмеливался приглашать малоизвестного ди-джея. Талант Дэвида был словно завалящая  кукла, которая никому не нужна. Дэвид был сломлен, лишь наркотики помогали ему забыться.

  С доброй понюшки кокаина Дэвид сел на героин. Только героин помогал возвратить ему свой талант. Состояние на грани становилось для него привычным, лишь такое состояние открывало для него новые грани музыки, доселе невиданные его пониманию. Он писал и писал, словно захлебываясь, словно боясь не успеть. Но когда доза отходила – его голова разламывалась в страшных болях. Эти боли издевались, унижали его, Дэвид чувствовал себя раздавленным и ничтожным.

   Денег на наркотики требовалось все больше, а зарабатывать получалось у него всё хуже. Едва выскребя за вечер сто долларов, он бежал в клуб за очередной дозой. Жизнь превратилась в замкнутый круг, из которого было уже не вырваться. Дэвид чувствовал себя, словно непробиваемая кирпичная стена сжималась вокруг него, и он ничего не мог с этим поделать.

  И, о, удача, его пригласила она. Когда Дэвид распаковал заявку…и не поверил своим глазам – на бумаге стояла её фамилия. Дэвид взвизгнул и подскочил через голову. Так оно и вышло, когда он прочёл знакомую фамилию, – он сделал сальто-кульбет.

-О, да!  Да! Да! Да! Да!

  Такой шанс выпадает раз в жизни. Дэвиду казалось, что он начинает сходить с ума от радости. Это станет началом его начал.  Он завяжет с наркотиками и будет великим композитором. Лавры нобелевской премии уже будоражили его воображение. Он снова верил в свою судьбу.

  Да, сегодня на яхте «Жемчужина Флориды».  Сегодня она должна принадлежать ему. Сегодня или никогда, потому что другого шанса у Дэвида не будет. Всё будет, так, как он захочет…или он покончит с собой ударом ножа в горло.

  Они сидели с безразличным видом, жуя бурлетки с икрой. Никто не обращал внимания на его музыку, как будто она была простым фоном. Эти тупые скотины ходили, разговаривали, жевали, сосали шампанское, смеялись, лизали друг друга под его великие композиции, которые он создавал в поту долгие мучительные месяцы своего забвения.

   Ярость наполняла сердце Дэвида. У него начиналась ломка. Вдруг взгляд упал на неё, ради которой он пришел на эту проклятую яхту.

  Именинница сидела в углу, тупо созерцая своих гостей. Шампанское уже успело ударить ей в голову. Горькая слеза упала на её нежную чуть раскрасневшуюся от духоты и шампанского  кожу. Она страдала. Она была отверженной, как и он. Никакие богатства не могли купить ей любовь.

  О, как желал Дэвид броситься и прямо при всех зацеловать её до смерти. Но неведомая чудовищная сила удерживала его от этого поступка. «Другого шанса у тебя не будет», - проговорил неведомый голос в голове. Кулак все сильнее сжимал гранату…