Шилова Л. В - Сайт писателяНаша свадьба
Наступала весна, стремительная, неуёмная, буйная и в этом году как никогда ранняя, предвещавшая жаркое лето, возможно, самое жаркое за историю Флориды. Даже сейчас, в начале марта температура днём нередко поднималась выше сорока градусов, а после полудня, налетевшая с Мексиканского залива грозовая воронка, разражалась коротким тропическим ливнем, и так происходило почти каждый день. Хотя я уже почти оправилась от малярийной лихорадки, я все ещё чувствовала сильную слабость, которая обычно бывает после перенесённой болезни. По благоразумному совету Грэга я ещё две недели должна была оставаться в постели. Для меня провести в бездействии дома, даже пару дней было почти невыносимой пыткой, не говоря уже о том, чтобы целый день валяться в постели, в жаркой духоте маленькой комнатушки чужого дома, но я безукоризненно выполняла предписание Грэга.
Не смотря на то, что окна, занавешенные светонепроницаемыми жалюзи, были широко открыты настежь круглые сутки, это не приносило облегчения. Даже малейший ветерок не проникал в комнату из-за буйно растущих возле окон розовых кустов, деревьев и прочей растительности, которая примыкала вплотную, почти к самым окнам нашего домика. К довершению ко всему, Грэг, придумал ещё одну пытку, каждое утро он преподносил мне полный стакан отварного хинина – отвратительного снадобья, своим горьким вкусом, напоминавшим отвар полыни, только ещё горше, который я должна была ежедневно выпивать. Это у нас называлось «лизнуть хины». «Лизнув» очередной раз хины, мои глаза по обыкновению вылезали на лоб, а отвар, автоматически начинал выливаться обратно изо рта, так что Грэг едва успевал прикрыть мне рукой рот, чтобы меня не срыгнуло обратно. Со временем я научилась пить даже эту гадость. Выдавив в стакан с горьким отваром сок лайма, мне немного удавалось заглушить кислотой его отвратительную горечь – получался своего рода импровизированный насыщенный тоник, который я аккуратно выпивала, сквозь соломинку для коктейля. Постепенно вкус моего необычного коктейля мне начал даже нравиться, и я редко садилась завтракать без него, запивая им надоевшие консервированные бобы со спагетти, которыми ежедневно потчевал меня Грэг.
Вечерами, когда жара немного спадала, мы садились на ступеньки домика и долго разговаривали, обсуждая наше будущее, глядя на огромное заходящее солнце, пока то совершенно не скрывалось за соседними домами, и не воцарялась полная темнота. А на следующий день повторялось то же самое: бобово-макаронный завтрак, жара, гроза с ливнем, опять жара и спасительный прохладный закат. Так прошло две недели. Наконец, я совершенно, поправилась, слабость постепенно ушла, и я чувствовала себя совершенно здоровой.
Хотя прошло всего две недели, как мы познакомились, у меня было совершенно ясное чувство, будто мы с Грэгом жили всю жизнь. Странно, но до встречи с Грэгом я считала себя абсолютно неуживчивым человеком. Мне всегда было трудно сходиться с людьми.
Я знаю, что из-за моего замкнутого характера я всегда была «дичком», которого невозможно было долго терпеть при себе, находиться и сосуществовать вместе долгое время. С Грэгом этого не было. С ним было легко. Мне не нужно было играть в счастье, притворяться перед ним, казаться лучше, чем я есть на самом деле, что всегда меня очень утомляло в обществе других людей. Он воспринимал меня такой, какая я есть. Грэг для меня казался пацаном, и не потому, что я была его старше почти на пять лет, он был пацаном по своей сущности, хулиганом, бунтарем. Грэг не был тем бунтарём - революционером, который стремился преобразовать существующий порядок в обществе, это был бунтарь новой формации, ненавидевший общество людей, не признающим его правил, не позволяющий управлять собой, и, пусть в бедности, но живущим так, как считал нужным сам. Что мне и нравилось в нём больше всего – его независимость.
К сожалению, за долгие годы в России холопство и унижения, царившие там, как система управления человеком, породили во мне гаденький страх перед самостоятельным поступком. Качества независимого бунтаря были утеряны во мне, они переросли, скорее в затаённую внутреннюю злость и раздражение, порою неконтролируемую и бессильную бабью раздражительность, готовую выплеснуться в любой момент, когда переполнялась моя чаша терпения. Вот почему качества независимого бунтаря теперь так нравились мне в Грегори.
По сути дела, мы были «одиноки вдвоем», отрезаны непроходимыми болотами от остального мира людей, от подлостей и соблазнов человеческого общества. Но нам это не мешало. Мы не чувствовали потребности в обществе других людей, потому, что мы были влюблены друг в друга, а влюблённые счастливы вдвоем. Нам не нужно было объясняться в любви, что-то даказывать друг другу, мы просто любили, и это чувство было залогом нашего счастливого брака. Мы жили наедине друг с другом в маленьком домике, похожем на хижину, или хакале траппера*, как сам назвал его Грэг, питались одними консервированными бобами с макаронами, были глупы и безмятежны, как дети, особо не задумываясь о завтрашнем дне. И в том были безмятежны, как Адам и Ева в райском саду.
Поразительно, как в молодости всё кажется легко. Любое дело воспринимаешь с подлинным энтузиазмом, не задумываясь о последствиях – потому что, когда веришь в успех, то трудности преодолеваются сами собой. Мы не думали о трудностях – мы верили в успех, и это нам помогало выстоять в борьбе против бюрократической системы.
Вот, что я хочу вам сказать, дорогой мой читатель, если вы берётесь за какое-либо дело, то всегда заранее рассчитывайте на успех, никогда не думайте о провале, дурные мысли притягивают неудачу, а позитивные – успех. Сколько раз это было проверено мною на практике!
Мы решили действовать поступательно, шаг за шагом, идя к нашей цели. Каждый день мы ездили в посольство, в мэрию, заполняя бесчисленные кипы бумаг, унизительных анкет проверяющих нас на совместимость, сдавая разные немыслимые тесты, к которым, в большей степени, мы вовсе не были готовы, и сдавали, так, экспромтом, и, самое удивительное, что удачно. Вот и последний, самый страшный для меня экзамен на знание английского языка. К счастью, по сравнению с моими сокурсницами из латинской Америки я выглядела, как профессор английской словесности – это помогло. Верно говорят, «в безрыбье и рак рыба». Я прошла испытания «с отличием», выбив десять балов из десяти возможных. «Хождение по мукам» (по наукам) закончилось.
Завтра наша свадьба… Даже не верится, неужели мы женимся. От счастья хочется плакать. Когда я была маленькой, я всё время думала, что можно плакать только от горя, от счастья – нельзя. Но теперь я понимаю, что плакать можно и от счастья. Как это глупо – плакать от счастья, ведь его так мало бывает в жизни, чтобы ещё и на него тратить свои слёзы. Слёз не хватает, даже на горе. Но я плачу, плачу и не могу остановиться, потому, что завтра мой самый счастливый день – завтра в четыре часа дня – в час обезьяны, мы женимся!
Наступил долгожданный день. Сегодня наша свадьба, сегодня мы женимся. Солнце уже давно в зените, и палит беспощадно – душный день опять обещает разразиться грозой, как было вчера и позавчера и за день до этого. Вот уже тучки начинают собираться на горизонте – так и есть, и этот день не будет исключением, даже для нас.
Еще в детстве я мечтала, что день моей свадьбы непременно должен был быть самым солнечным, ярким, без единого облачка на голубом небе, и это, одно уже должно было означать залог счастливой будущей жизни жениха и невесты. Дождь ассоциировался у меня со слезами, и, потому, даже тихий летний дождь в такой день– плохая примета, а уж гроза предвещала полную катастрофу семейной жизни. Какие мы в детстве все-таки максималисты!
Был уже полдень, когда раздался пронзительный свист электронного будильника, разбудившего нас. До свадьбы оставалось не более четырех часов, минус два часа на дорогу, следовательно, два часа – и этого было достаточно. Терять время было нельзя. Мы решили не устраивать пышную церемонию бракосочетания – у нас попросту не было для этого денег. Карточка Грэга была заблокирована, а Грэг не мог обратиться к матери до свадьбы, поскольку наше бракосочетание было тайным от неё и его отчима. Все мои оставшиеся две тысячи пятьсот ушли на оплату бюрократических услуг, остальное пришлось занять у нашего нового друга Даниила Дэйва. Нужно было ещё два свидетеля.
Я слышала, что свидетелей можно было нанять, на месте, прямо в мэрии. Была даже особенная такая каста людей – свадебные свидетели, которые толпами роились перед мэрией в ожидании лёгкого заработка. Кто будет свидетелями у бедных новобрачных – оставалось для меня загадкой. Ведь деньги у нас совершенно закончились.
Когда я задала Грэгу этот вопрос, он сказал, чтобы я не беспокоилась по этому поводу, и что у него все под контролем. Вообще, меня не покидало предчувствие, что Грэг чего-то не договаривает, что он готовит для меня какой-то сюрприз, которого я, боялась, как боятся всякой неожиданности.
Впрочем, по отношению к себе, у меня всё было готово, подвенечный наряд у меня был. Оставалось только достать его из чемодана и привести в порядок. Я открыла самый большой из трех моих чемоданов, где самом дне (интересно, почему искомое всегда обнаруживается на самом дне) лежали моя заветная кремовая юбка с нарядным кремовым топом, служившим дополнением скорее к юбке, чем юбка к топу. Пока Грэг принимал душ, я, аккуратно отпарила прямо на весу мой незатейливый брачный наряд из блестящего вискозного атласа и накрыла его чехлом, чтобы Грэг не увидел его раньше времени – увидеть свадебное платье невесты раньше времени (интересно, с какого) тоже считалось плохой приметой, которой я очень боялась.
Половина дела была уже сделана, оставалось привести себя в порядок. Как только Грэг проворно выскочил из душа, фыркаясь, и растирая мокрую голову огромным полосатым полотенцем, которое служило единственным предметом его одежды, туда заскочила я - сейчас разглядывать Грэга было некогда.
Я открыла душ и тут же принялась лихорадочно намыливать голову и тело, так что пузыри летели во все стороны, затем ополоснулась, и так несколько раз, пока кожа не начала скрипеть от чистоты. Когда я убедилась, что я совершенно чистая, как молочный огурчик, моя рука автоматически потянулась за полотенцем, но тут я только поняла, что то полотенце, с которым вышел из душа Грэг, было моим. Делать было нечего – пришлось выходить голой, как есть. Все мы уже знаем, что увидеть жениху невесту заранее в подвенечном платье – плохая примета, интересно, какой приметой является случай, если жених увидит, вдруг, невесту перед венчанием совершенно голой? О том в свадебнвх инструкциях нигде не написано и не сказано. Но, в нашем случае, так и случилось, пока я нервно искала полотенце и фен по всем чемоданам. Время поджимало, а упрямые тонкие волосы спутывались в кублы и всё никак не хотели сохнуть, а ведь надо было их еще уложить, в некое подобие прически. Наконец, мне удалось немного усмирить мои непобедимые волосы, но на сложную причёску времени уже явно не хватало. Не долго думая, я выдавила на расчёску прозрачный прохладный гель и гладко зачесала волосы назад, оставив впереди короткую непослушную чёлку, которую, попросту некуда было девать. Густо смазав её гелем, я попросту закрутила её на палец и просушила тем же феном, то же я сделала с двумя непослушными локонами, выбивавшимися у меня с боков, затем тугой прозрачной пружиной я прихватила волосы вокруг головы, получалось просто, но красиво. Оставалось не более тридцати минут. Только теперь, когда я закончила свою незатейливую прическу, я поняла, что почти все время ушло на волосы, а нужно было еще одеться и накраситься. Не смотря на это, я решила не торопиться, ведь когда торопишься – портишь всё дело. Не теряя присутствия духа, я начала натягивать юбку через ноги – через голову было уже нельзя – можно было сломать причёску, а это было бы катастрофой. По счастью, за время перенёсенной болезни и бюрократических испытаний, мне удалось сбросить целых два размера, так, что теперь это не составило никакого труда. Все в порядке, правильно. Теперь топ. Вот так. Я мельком взглянула на себя в зеркало – всё сидело удачно. В этом наряде я выглядела по девичьи нежно и трогательно, выходило некое подобие вечернего платья, хотя из-за открытого выреза задней спинки топа получалась, довольно таки, смелая невеста. Этот вырез я тут же решила прикрыть длинными жемчужными бусами, из искусственного жемчуга. Самое удивительное, что эксцентричное решение, надеть жемчужные бусы задом наперед оказалось удачным. Получалось несколько необычно, но очень мило, розовые жемчужины удачно гармонировали с кремовым цветом моего платья и со светлой кожей. Создавалось впечатление, что жемчуг заставляет светиться кожу как бы изнутри. Оставался макияж. Подхватив пальцами немного жидкой пудры, предохраняющей лицо от блеска, я легкими движениями растушевала её по лицу, затем тонкой кисточкой подвела брови, которые были уже скорректированы за день до этого, нанесла на ресницы удлиняющую тушь, и ярко выкрасила губы в кроваво –красный цвет – по моде того времени вот и всё –остальное я считала излишним. Туфли же мне и вовсе не приходилось выбирать – потому что выбора не было, я одела те самые туфли, которые Грэг купил для меня по приезду в Майами, и которые сыграли злую шутку с его кредитной карточкой. Они были черные, как смоль, из лакированной змеиной кожи, с блестящими ремешками, но туфли не портили моего убранства, а скорее контрастируя, дополняли его, потому как это были слишком дорогие и фирменные туфли высокого качества, которыми не испортишь любой наряд.
Я ещё раз внимательно оглядела себя в зеркало – ничего ли не пропустила? При всём великолепии чего-то всё-таки не хватало, я сразу не поняла чего. Конечно, букета невесты! Эта была катастрофа! Как можно было выходить замуж без букета невесты. Мои глаза беспомощно перебегали от одного предмета в комнате к другому, будто я надеялась найти затерянный где-то в комнате букет, хотя точно знала, что никакого букета попросту не существует. Оказалось, что за время, пока я приводила себя в порядок, Грэг всё время находился в одной комнате со мной и внимательно следил за моими приготовлениями.
Грэг уже готов – наряд его также прост и невообразим для жениха, как и мой наряд невесты. Сам он весь в белом, точно невеста. На нём кристальной белизны простая хлопковая рубашка, подвязанная белой бабочкой, и такие же белые хлопковые штаны, сидевшие на нём несколько нелепо, так как были немного велики, и белые ботинки – тоже чужого размера, - вот и всё. Неприятный холодок пробежал у меня по лопаткам – значит, он «заранее» видел меня в свадебном наряде. Вот и сейчас он вопросительно смотрит на меня своими большими голубыми глазами, встревоженный моим бегающим обеспокоенным взглядом.
- Грегори! Букет! У меня нет букета! –выпучив глаза, закричала я на Грэга, как будто он был в чем-то виновыат передо мною.
- Букета?! – Грэг на минуту задумывается, словно цепенеет.
Сияющее солнце, будто борясь с набегавшими на него облаками, вновь выглянуло в просвет, ярко осветив изумрудную зелень розовых кустов, покрытых цветущей пеной метельчатых роз. Идея пришла в головы к нам одновременно. Не говоря ни слова, мы поняли друг друга, обменявшись кивками. Свадебный букет рос прямо у нас под окнами, оставалось собрать нежные соцветия роз, скомпоновать их с листьями папоротника, которые в изобилии росли рядом – и букет готов. Не теряя ни секунды, мы принялись за дело. Грэг старательно срезал лучшие соцветия с кустов, а я уже компоновала их в подобие свадебного букета, восемь соцветий, несколько листьев папоротника, связать все вместе упаковочной лентой – и букет готов, не хуже, чем у профессионального флориста. Успели.
Оставалось пять минут, чтобы перевести дыхание и в путь. Грэг достал из кармана маленькую шкатулочку, в которой находились два тонюсеньких обручальных колечка, но с гравированными на них буквами L&G, что должно было означать Лили и Грэг. Получалось, как в названии какой-то английской фирмы, которая торговала бытовой техникой, кажется, ещё в прошлом веке. Я в свою очередь, раскрыла ладонь и показала ему третье обручальное кольцо. На нём не было никакой гравировки, но в отличие от тех, что показал мне Грэг, это кольцо было олицетворением тяжелой купеческой роскоши и сияло всей своей широкой и жирной полосой огненно-красного золота. Это кольцо было подарено матерью ещё в детстве, которое изначально предназначалось для моего суженого, и, должно было олицетворять собой моё богатое приданое (которого не было). Я попросила примерить Грэга это кольцо, но он только отрицательно покачал головой. Поняв всё, я спрятала неудавшийся подарок подальше.
Церковь «Непорочного Зачатия», славившаяся на всю округу, как церковь, куда влюбленные в любой момент могли прийти, нанять двух свидетелей и, заплатив определенную сумму, обвенчаться, тем самым официально заключить брак. Возле входных ворот этой церкви стояли двое свидетелей или, как их называли здесь, «свадебных людей», которые нервно поглядывали на часы. Они были не одни. Среди них было множество других «свадебных людей», которые нарядной толпой, парами чинно прохаживались возле паперти, выжидая клиентов. В основном это были супружеские пары пенсионеров, которые имели ещё более или менее «официальный» вид, подходящий для торжеств, но не обязательно, были здесь и молодые пары безработной молодежи, ищущей хоть какого-то заработка, и просто, бродяги, неизвестного рода занятий. В общем, свидетели были на любой вкус, а, главное, кошелёк. Чаще всего, «свадебными людьми становились безработные актеры, журналисты, в общем, люди тех профессий, которые были в состоянии, что называется «толкнуть слово на публику». В общем, дело было поставлено на поток. С каждой обвенчанной пары, «свадебный люд» отчисляли определённый процент в пользу церкви. Церковь отчисляла половину от свадебных взносов мэрии, под протекцией которой находилась официальная регистрация браков, а точнее местный законопроект о свободных браках, который одобрял затею регистрации брака «в один день в одном окне». Таким образом, все оказывались в финансовом выигрыше, и «свадебные люди», которых нанимали влюблённые в свидетели, и церковь, где они венчались, и мэрия, где они официально регистрировались – все, только не счастливые влюбленные, с которых драли в три шкуры. Но вернёмся к нашим свидетелям.