Громко хлопнув дверью, Лев Николаевич уехал в тот же вечер, оставив расстроившуюся Варвару Степановну рыдать в подушку. Соня осталась в том самом поместье, из которого её спустя несколько месяцев выведут уже закованной в кандалы…

Но «Приморское», главное достояние Перовских, было спасено.

В отличие от чувствительной Варвары Степановны, Соня не особо расстроилась ссоре с отцом. Знала, что имела право отстаивать Приморское. Ведь во многом благодаря ей отец и заполучил поместье от её деда... А вышло все так...

Это-то последнее поместье Перовских семейству Льва Николаевича-то случайно отошло...

Дедушка у Сони не то что у Андрея. У печки с луком сидеть не станет. Как никак, родной внук Императрицы Елизаветы Петровны - у печи с луком сидеть не станет воспитанник графа Разумовского. К дедушке Сониному — бывшему генерал-губернатору Крыма, Николай Ивановичу Перовскому, за неделю записываться на прием надо было.

Действительный статский советник князь Лев Николаевич Перовский, уж больно суров, да до власти охотч был, и, всецело повинуясь девизу Перовских «не слыть, а быть», сделал головокружительную карьеру, не раздумывая совестью, с хрустом шагая по головам соперников, дослужился до самого верха, до губернаторства Крымского, за что и был пожалован поместьем от самого Александра I. Долго властвовал Николай Иванович в Ливадии, «трех царей видал», да вот в последнее время прохворал здорово. Выйдя в отставку по болезни, уехал «на воды», в свое небольшое имение в Женеве...

Вскоре, почуяв «мертвечинку», со всех городов и волостей словно коршуны слетелись Перовские в Швейцарию. Знают, богатое наследство ждет, коли князь соблаговолит. Такой шанс упускать нельзя. Только больной князь никого к себе не допускал - капризничал. Грозился все свое громадное состояние монастырю отписать.

Лев Николаевич с семейством тоже пожаловали, хотя на удачу особо и не рассчитывали. Третий сын был незаконнорожденным от бедной воспитанницы князя, и не вызывал ничего, кроме откровенного раздражения отца.

Но все пошло по незапланированному сценарию, едва ступили на порог печального урочища, как пятилетняя Софьюшка без всякого журфикса, влетела в комнату деда, и, повиснув у него шеи, заласкалась:

-Дедулечка, родненький мой!

Хоть и маленькая была Софьюшка, да чутьем детским чувствовала, что должна «угодить дедушке». К тому же в последнее время это только и обсуждалось в семействе.

Расчет Софьшки оказался верен. Такое детское простодушие растрогало сердце сурового деда, за всю свою жизнь уставшего от официального притворства, да светских кривляний...

-Хочу, чтобы девочка играла при мне, - заявил умирающий.

Все знали князя-самодура, как закинет в голову блажь — не выбьешь, но странная просьба князя была тот час же исполнена. Каждый день приводили Соню, и она играла в комнате деда. «Играла», пожалуй, скромно сказано. Когда Соня «играла», пол ходил ходуном. А дед, до того ненавидевший детей из-за шума и суеты, позволял ей все, чуть ли не на шее у себя скакать. И неугомонная резвушка-куколка прыгала по постелям, так что лебяжьи перья из шелковых подушек летели в разные стороны. А дед с умилением смотрел на маленькую шалунью, и болезнь словно бы отступала, и радость жизни возвращалась в потухшие глаза больного старика.

Других своих внуков, кроме своей любимицы Софьюшки, князь и на порог к себе не допускал. Не выносил дрессированных детей, когда дети притворяли к нему любезность, по выучке родителей. С Соней этого никогда не было, вот и дозволялось все баловнице.

В конце концов, резвая, белокурая, розовощекая малютка Сонечка так умилила деда, что отписал Николай Иванович все свои два поместья незаконнорожденному. На том и отошел в лучший мир.

Старшие братья набросились на Льва Николаевича судиться, дескать старик не в своем уме был, да не тут -то было. Озлобленный нищетой бастард не собирался сдаваться и просто так отдавать поместье алчным братцам. Едва вступив во владение, тут же отписал Лев Николаеви Приморское жене, Варваре Степановне, взамен её родового имения в Могилеве, которое в скорости и промотал на карточных долгах. Юридический казус сработал. Отнять то, что тебе уже официально не принадлежит невозможно, так и отстали братцы, зубами щелкнув.

За это поместье все семейство Льва Николаевича зубами держалось, видя в нем последний оплот от грозящей им нищеты. Да сколько не держись, долги все равно платить надо. А Софья Львовна, ненавидевшая отца, скорее предпочла бы видеть его в долговой тюрьме, чем любимую мать на улице.

***