На кладбище мы еще младшеклассниками ходили. Бутылки собирали, костры жгли — в общем, весело было. Да тут и недалеко оно, прямо за гаражами, «Красная Этна» называется, по одноименному заводу назвали. Вот завод переименовали после войны в Автозаводской, «Автоваз», значит, а кладбище так оно и осталось.
Впрочем, по кладбищенским меркам кладбище это молодое, основано в 1932 по причине невозможного переполнения Крестовоздвиженского погоста, от которого в летние жаркие месяцы исходила вонь невозможная, поскольку в те лихие голодные двадцатые-тридцатые годы на свои 2,5 санитарные аршины мало кто мог рассчитывать. Вот и хоронили покойничка без попов, аж «пятки из-под земли торчали». Однако, на Красном или «Краске», как сразу же окрестили это кладбище горожане, хоть и без попов, кого ни попадя не хоронили, а только важных коммунистических деятелей, так что порядок и рядность соблюдалось изначально.
Обычно считается что те, кто живет у кладбища — самые счастливчики, поскольку доказано, что в загрязненной городской обстановке, именно у кладбищ бывает самый чистый воздух. Только к «Красной Этне» это не относится. Представьте себе треугольник, густо поросший лесом времен раннего палеолита, вместо ограды, положенной каждому мало мальски порядочному погосту, с двух сторон огороженный сплошным рядом гаражей, а с третьей глухой стеной и трассой, с которой с полного разгона на автомобиле можно было прямиком ворваться из этого мира в тот, насмерть впечатавшись в глухую, бетонную стену, правильный треугольник, который с одной стороны прижимает тот самый «Автоваз», бывшая «Красная Этна», и давшая погосту название, с другой свалку человеческих останков теснит городская свалка, грязная предшественница Палатинского полигона, с третьего угла отчаянно наступают бойни местного Мясоперерабатывающего завода, о котором во все времена ходила недобрая слава, что он также подпольно служит в качестве «креманки» — городского крематория, ибо в Нижнем Новгороде до сих пор не имеется ни одного крематория, однако, потребность в захоронении родственного невостреба от этого факта нисколько не умаляется.
И вот когда все эти предприятия начинали дружно дымить, город накрывало огромной, вонючей портянкой.
«Свалка горит!» - радостно кричали мы, ребята, и, похватав рюкзаки, бежали на перегонки на свалку. Горящая свалка — явный признак, что на неё что-то привезли. Случалось, что мы уходили с неё с рюкзаками, до отказа набитыми абсолютно новыми кедами или женскими чулками, что в те времена было огромным дефицитом.
Мы даже песню про то сложили:
Где крысы серую толпою,
Где кучи с мусором горят,
Шли разудалую гурьбою,
Шесть рюкзаков на трех ребят.

Вообще та свалка была настоящим паломничеством отбросов человеческого общества. Здесь можно было встретить кого угодно: от бомжей и пьяниц, до бывших тюремщиков и выпускников психиатрических лечебниц. В тугие девяностые годы случалось видеть и благообразных старичков, интеллигентно проковыривающих палочкой груды мусора
И не удивительно, во времена тотального дефицита, на свалке можно было найти все что угодно. От бутылок, игрушек — особенно моих любимых оловянных солдатиков, этикеток с баночного ГДРвского пива, которые мы ребята Брежневской эпохи почему-то так страстно любили кондиционировать, до старых икон и подержанных презервативов. С моей страстью коллекционирования здесь непочатый край.
Это можно сравнить разве что с тихой охотой. Дело нехитрое: иди, смотри себе под ноги — чего-нибудь полезного да отыщется. Над головой чайки кричат — аж ушам больно. Грудь спирает от дыма, так что невольно начинаешь закаливаться. А ты идешь смотришь, может быть там, или там, — и вот -оно! Схрон.
Мы, тогдашняя ребзя тоже были не промах, свои хлебные места на свалке столбили, при случае и конкурентов могли отпугнуть. Найдем бывало дохлую собаку, кишками вывернем, да и прибьем к кресту — это наш знак. Люди уж не ходили — боялись. Или крыс наловим, досками надавим, да по деревьям развесим — нам весело, а про кладбище разную чертовщину в газетах печатали. Вот народ и боялся с дуру. А мы себя гордо называли «красные дьяволята», как раз по названию погоста «Красная Этна» , ну, как в фильме том о «Неуловимых», неуловимыми и были, борзой ребячьей упиваясь. Только вместо кукушкой — кошачьими голосами наперебой выли. У кого лучше получится. Всю округу распугивали.
Одно страшно — возвращаться. Идти домой приходилось по «Великому Мусорному Пути» - небольшой тропинке между гаражами и кладбищем. Но трусить перед ребятами неудобно — пальчики крестиком за спиной зажмешь — и вперед.
Об этом пути недобрая слава ходила. Случалось, что мальчишек ловили и поднасиловали тут же, между могил.
Один раз у меня с Мишкой такое было. Зимой ещё. Встретили нас тогда трое. Двое мужиков здоровых и баба с ними.
-А ну, шкед, вываливай, что в рюкзаках!
Тут уж не то что рюкзак вывалишь - из трусов сам выпрыгнешь — лишь бы не трогали. Вывалили, что было, аж карманы со страху вывернули, а у меня пятерка была, что родители на школьные обеды на неделю дали. Пришлось отдать.
Так, видно, компании этого мало показалось. Баба та рассердилась тогда, нахлобучила мне шапку на глаза, так что я ничего не видел, а потом забила мне один карман мокрым снегом, а в другой камень холодный положила, сунула руки, проволокой связала, да толкнула вперед, и ну командовать камень — снег, снег-камень. Я посреди могил бегаю, да об углы оградок больно натыкаюсь, путаясь, где холодный камень, а где мокрый снег. А им что веселье -хохочут, как я споткнулся о надгробный камень, да нос разбил.А вот Мишка молодец, толстый, что бутуз, однако, из закрытыми глазами между могил ловко лавировал Но и этого ведьме мало показалось, не хотела отпускать нас без «десерта». Велела мужикам снять с нас штаны.
Мы с Мишкой, что щенки, заскулили:
- Дяденьки, не надо, мы же все вам отдали!
Тогда баба та нас усадила голыми жопами в снег, да и приказала считать до ста, пока мужики нас за плечи держали. Так и считали, пока жопы не заиндевели. Тогда, мужики, сняв штаны, помочились нам прямо в лицо, и, согрев нас пинками под зад, со смехом велели убираться проч чтобы впредь никогда нас здесь не видели. Мы с Мишкой так и дернули, ног не чуя. Да всякое бывало интересное, что и вспоминать не хочется.
Но один случай запомнился мне особенно хорошо. С него-то и жизнь моя перевернулась. С тех пор как магнитом на кладбище потянуло. И теперь с замиранием сердца я хочу поведать его вам. Автор. Шилова Л.
« Это случилось 4 марта 1979 года. Наша школа №184 занималась сбором макулатуры. Мы ходили по подъездам, звонили во все двери и не просили - требовали старых бумаг для третьего звена. Давали не охотно, но давали. А в тот день, как назло, выборы в Госсовет были, так что людям не до нас. Пол-дня без толку протаскались, и ничего. Мы уже отчаялись совсем. Не принесем мукулатуры - весь класс из-за нас месяц заставят убирать пришкольную территорию. Таков уж обычай нашей школы был. Не справился с заданием - иди, огребай собачьи кучки. Мы уже отчаялись совсем, как Мишка предложил нам сходить к соседнему дому - авось, повезет.
Обежали все подъезды - ничего. Около одного из подъездов стояла крышка гроба: накануне нам уже сказали, что в соседней школе погибла девочка.

Произошло это так. 11-летняя Наташа Петрова принимала ванну, и в этот момент отключили свет. Так часто бывало. Метро рядом с домами строилось. То свет вырубят, то воду, то газ, то все сразу. Отец девочки, Анатолий, погиб еще в 1971 году, так что в квартире не было мужской руки, и женщины пользовались допотопной переноской. Вскоре напряжение опять подали. Выходя из ванной, Наташа концом мокрого полотенца задела об оголенный провод и мгновенно скончалась от разряда.

...У подъезда уж крышка гроба стояла. Что-то говорило, что идти туда не стоит. Но мы, ребзя, храбрились друг перед другом. Стыдно было отступать. Постучав каждый по крышке три раза для храбрости, мы вошли в подъезд.

В подъезде, на лестнице, стоял железный ящик. Мы, пацаны, знали эту нехитрую уловку взрослых и охотно пользовались ей, сбивая кирпичами хилые замочки. Обычно в таких ящиках хранили от картошки, лыж, колясок и велосипедов, до мукулатуры. Все, что отчаянно не вмещалось в малометражные квартиры обывателей. Странно, на этот раз ящик оказался, почему-то не запертым. Крышка со скрипом отворилась, и мы увидели, что он до отказа был забит всевозможной литературой. Были тут и мои любимые "Наука и жизнь", и уж совсем редкие, дореволюционные издания "Вокруг света", которые не в каждом антикварном магазине разыщешь. Не помня себя от радости, я стал набивать ими рюкзак.

...Выйдя из подъезда с ворованной кипами макулатуры, мы попали прямо на вынос. Видимо, мать Наташи была членом какой-то секты. Начать с того, что на похоронах не было никого из одноклассников, зато пришло несколько десяткой женщин и мужчин в черных одеждах. Все они держали горящие свечки и что-то заунывно пели не по-русски.

Чувствуя, что совершили преступление — а мы украли чужую макулатуру — мы постарались улепетнуть со страшного места. Заметив нас, за нами в погоню бросилось несколько мужиков. Мои товарищи, бросив меня, быстро в лопатки почесали в разные стороны, а вот мне, груженому тяжелым рюкзаком, в котором, помимо ворованных журналов, были ещё и учебники -тяжеловато было улепетывать. До сих пор проклинаю себя за то, что не хватило тогда ума скинуть тяжелые рюкзаки, да бежать на легке. Впрочем, как мне показалось, мужики те и погнались за мной, не за кем другим. Вскоре меня схватили за плечо. Меня, трясущегося от страха, подвели к черному сборищу. Пение прекратилось.
Заплаканная женщина — видимо, мать покойной — подала мне крупное венгерское яблоко и поцеловала в лоб. Она подвела меня к гробу и пообещав много конфет, апельсинов и денег, велела целовать покойницу. Я залился слезами, умолял отпустить, но сектантки настаивали. Все снова запели молитвы на непонятном мне языке, а кто-то взрослый с силой пригнул мою голову к восковому лбу девочки в кружевном чепчике. Мне не оставалось ничего другого, как поцеловать, куда приказано.

Так я сделал раз, другой и третий. Мать Наташи взяла меня за голову. Было видно, что она заметно нервничает, потому что её холодные руки тряслись.
-Не бойся, - услышал я тихий шепот над своим ухом. - Жив останешься. Её голос, показавшийся мне знакомым, утешил меня. Я действительно перестал бояться, и теперь с любопытством разглядывал "общество". Большинство из них были люди молодые - не старше 30, по крайней мере, стариков я не заметил, ну, кроме Наташиной бабушки
Ободрив таким образом, мне велели повторять за начетчицей длинное заклинание на старорусском языке. Несколько выражений из него намертво врезались в мою память - «я могла дочь породить, я могу от всех бед пособить» или "яко птица и змий". Что это тогда значило, я не знал, но со страху повторял так старательно, так что от зубов отлетало.


Когда заговор закончился, мне велели взять свечку и покапать воском на грудь Наташиного синего, с красной оторочкой платьица. Все ещё помню мое желание поджечь гроб вместе с покойницей. Чтобы заполыхал факелом, как в фильме "Черная Бара". Держа в голове свой коварный замысел, я придвинул горящую свечу как можно ближе к Наташиному синему платьицу, ожидая, что вот отсюда -то и займется сейчас пожар, но капли воска, схватываясь на лету мартовским морозцем застывали. Её бабушка словно догадалась- перехватила мою руку.
- Не балуй, - услышал я злобное ворчание старой ведьмы.
Затем мне подали два стертых медных кольца, велели одно велели насадить мертвой невесте на палец, другое надели на палец мне. Помню как долго возился с холодным пальчиком Наташи. Твердый. Словно пластмассовый. Я так яростно одевал кольцо, что он вдруг -отвалился, что фарфоровый. Да, до сих пор чувствую это ужасное состояние. Кольцо маленькое, не лезет, я натягивая. Палец покойницы, вдруг, отпадает от руки - бескровно, но как отбитая ручка от чайника ...Наверное, тогда очень перепуган был, вот и померещилось. Хотел взглянуть, да проворная бабка уже успела закрыть Наташу покрывалом.
Не выпуская моей сжатой в кулак руки,которую старуха, бабушка Наташи, держала зажатой в своей теплой, костлявой ладони, чтобы я не мог снять его, мы двинулись к автобусу. Краем глаза я заметил, что мой рюкзак тоже погрузили в автобус - это успокоило меня. Мы отправились на кладбище. Казалось, что автобус, едет целую вечность, хотя кладбище находилось всего в двух шагах. Возможно, мы сделали не один крюк. По дороге женщина взяла с меня честное пионерское слово никому, по крайней мере сорок дней, не рассказывать об этом происшествии.

Первый ком глины бросила мать, второй поручили бросить мне.Потом нас привезли к тому же подъезду, и мне вернули портфель, в который насовали каких-то платков и тряпок. Мне насыпали полные карманы, вручили авоську фруктов и дали бумажку в десять рублей. Я за первым же поворотом выкинул колечко и платки в снег, под какой-то куст. На 10 рублей я накупил книг про животных и монгольских марок.

Странное дело, родители, обычно беспокоившиеся по поводу моих долгих отлучек, будто, совсем не заметили моего отсутствия, хотя я вернулся поздно вечером.
Прошло 40 дней. Я уже было почти и сам забыл об этом странном происшествии...
Но ближе к концу учебного года мертвая Наташа начала сниться мне чуть ли не каждую ночь, распевая нескладные песенки. "Прикол" состоял в том, что наутро я помнил их наизусть. Дальше моя мертвая невеста потребовала от меня — во сне — чтобы я начал изучать магию и обещала научить меня всему. Требовалось лишь мое согласие. Я, естественно, был против. Летом я уехал в деревню, и ночные «посещения» прекратились.

Они возобновились в первую же ночь, когда я вернулся в город. Наташа являлась ко мне как бы в дымке, вскоре я начал чувствовать ее близость по специфическому холодку. У меня начались галлюцинации, по ночам я стал бредить. Два бреда врезались в мою память особенно хорошо: у меня, вдруг, начинали расти руки, и я обхватывал земной шар по диагонали, по Экватору; нет то был, не глобус или мяч, что можно было бы представить себе, а именно Земной Шар, тяжелый, холодный, мокрый, и он давил на меня все сильнее и сильнее, безжалостно, всей своей мощью или же я начинал падать в пропасть, в которой вертелись какие-то стеклянные треугольники, я падал и натыкался на угол каждого из них. Позднее, в умных книжках я прочел, что это называется геометрическим бредом. Несколько раз Наташа грозилась, что если я начну изучать магию, она надавит мне на виске на какую-то точку и отключит сознание. И однажды отключила - я умер. Просто исчез...на время.
Боялся засыпать. Мать решила обратиться к детскому психиатору. Отец возражал - тогда это чуть ли не позором считалось. Однажды, после одного из "посещений" Наташи, после того, как она второй раз "отключила мое сознание", я "проснулся" с диким воплем. Мать трясла меня, но я никак не мог прийти в себя, а только орал, чтобы выбраться из этого страшного состояния небытия. Потом я не спал три дня. Дошло до того, что я не ложился спать без матери, опасаясь посещения "ночной гостьи". Все же решено было обратиться к врачу, тайно вызвав его на дом. Я помню ещё как мама обругала папу, который всячески противился врачей, матом, что никогда не делала. Но тут обругала. Врач,самый именитый профессор медицины в городе, к которому обратились за помощью мои родители, объяснил это явление гормональной ломкой. Пришел, оттянул веко, взглянул мне в глаз и хихикнул : "Прижилось". Что прижилось? - Не объяснил. Потом он сказал, что ничего делать не надо и с возрастом это пройдет само, напоследок добродушно пригрозив мне, что если я и впредь буду "трогать себя", у меня на ладошках вырастут волосы.
Так продолжалось около года. Наконец, Наташа объявила, что если я и после этого не хочу изучать магию, она меня бросает. Дескать, впоследствии я буду искать ее и домогаться, но будет поздно. Тогда, в 1980-м, я был готов на что угодно, чтобы избавиться от ночного наваждения.Наташа научила меня, как «передать» ее одной из моих одноклассниц, на которую я имел зуб за то, что её тетрадки всегда противопоставляли моим, как образец аккуратности. Для этого надо было добыть волосы некрещеной девочки, на которую я хотел "перевести" заклинание и обязательно тоже Наташи...Я так и сделал. Училась с нами одна Наташа, так она еврейка, иудейка, стало быть, не крещеная. Ненавидел я её, потому как родители всегда ставили мне её в пример. Не знал я, что заклинание это имело "побочный эффект". Но прочтя пару несложных заклинаний над её тлевшими в черной свечи волосами, я совершил несложную магическую церемонию — и навеки распрощался с покойной Наташей Петровой, получив вместо этого... неумеренный интерес со стороны той самой одноклассницы, которая преследовала меня как Хельга Арнольда, не давая прохода аж в мальчишеском туалете, куда я прятался от ней. Я и приспособил её носить мне пирожки из дома. Благо её мать пекла замечательно, не то,что моя. Нет, не думайте, мама моя, добрый, заботливый человечек, только вот руки у неё не из того места растут, готовить совершенно не умела. Не знаю, что произошло с Наташей, но от бывалой отличницы не осталось и следа, девушка на тройки сползла, стала рассеянной, бестолковой. За то на меня учителя не надивились - пятерочки из школы чистоганом таскать начал. Раньше один стих нашего любимого поэта Горького неделю учил, а теперь стоило мне прочесть страницу - как все наизусть запоминал. А ведь ещё с год назад мать со слезами на глазах и коробкой конфет перед завучем плакалась : "Маленький Толенька, вот и тяжко ему с учебой". Меня то родители как раз к 1 сентября "приурочили", вот и отправился в школу "по первое число", хотя жалостливая мать всегда считала, что годок надо было бы обождать.
В конце концов, я решил избавиться от этой приставучей дуры, сказал, что не люблю её, потому что она толстая уродина. На следующий день девочка вскрыла себе вены в ванной. Её спасли и увезли в психиатрическую лечебницу. Туда ей и дорога! Я же был очень доволен, что, хоть таким образом, но наконец-то избавился от мертвой и живой невесты, и теперь все время мог посвящать учебе.

С тех пор каждый раз, когда я оказываюсь на кладбище «Красная Этна», я нахожу время сходить на могилку Наташи. Бабушка ее скончалась в 1990 году, мать куда-то делась, и лет 14 могилу поддерживал в порядке исключительно я один. Пару лет назад кто-то натыкал в Наташин холмик цветочков. Кто это мог сделать, кроме меня, остается полнейшей загадкой. Но всякий раз, когда у меня неприятности, или я чувствую упадок сил, я прихожу к моей Наташе, подолгу разговариваю с ней, и всякий раз возвращаюсь с кладбища бодрым, здоровым, полным сил к новой работе.

И все же мой странный «брак» с Наташей Петровой мне пригодился. Когда в эпоху перестройки я все же решил изучать магию, знающие люди не отказались учить меня, как только я поведал им эту историю. Уже став убежденным язычником и достаточно опытным некромантом, я жалел, что не воспользовался в детстве легко дававшимися мне в руки эзотерическими знаниями». Автор Москвин. А

Метки к статье: Невеста, смерть