Пребывая в горестных раздумьях, шокированная развязкой путешествия, от которых она никак не могла отойти, Алина и не заметила, как солнце заходило за деревья и стало темнеть. Но когда сова прокричала страшным плачем, переходящим в человеческий смех, Алина словно очнулась от оцепенения.

Теперь сомневаться не приходилось, страшное предание оказалось правдой — демоны населяют лес. Она самолично видела монстра. При мысли, что она не одна в этом лесу, что за ней следят, что в любой момент на неё могут напасть из-за темноты, ужас охватил каждую её клеточку, так что захотелось кричать, но голос застрял где -то глубоко, лишь обрываясь в едва слышимые всхлипы плача, которые били её изнутри, не давали дышать. Темнота постепенно обволакивала невидимым, молчаливым ужасом, который выражался в том, что она перестала видеть дальше собственной руки, а только с бьющимся от ужаса сердцем заостренным в подобных обстоятельствах слухом улавливала множественные мелкие звуки, которые издавал лес, звуки, которые ужасали её больше, чем если бы здесь, сейчас, но при ярком, дневном свете, лесное чудовище ощерило на неё пасть, чтобы, изготовившись, прыгнуть, разорвать в сию же секунду на мелкие кусочки.

Иногда ей слышались вздохи, вот где-то там хрустнула ветка, и будто тихие похрюкивания, которые преследовали её со всех сторон. Она уже забыла о том монстре, что встретила у заброшки, но почему-то думала о демонах. Они пугали её ещё больше, как больше пугают невидимые вирусы, нежели видимые в простой микроскоп микробы. В её воображении представлялся свиноподобный демон — нечистый дух, который вселился в кабана, который теперь преследовал её по пятам, чтобы вселиться в неё подобно невидимому паразиту, внедриться в мозг, и от этой мысли становилось ещё страшнее. В чрезвычайных обстоятельствах воображения играет с нами странные шутки.

Чтобы не растерять последние капли рассудка, она старалась идти как можно шумнее, бесцеремонно ломая ветки, заставляя думать себя, что все эти страшные и странные звуки издает она сама, а никто иной, ибо никого другого тут нет и быть не может. Дошло до того, что подобрав палку, она стала колотить ею по деревьям как одержимая, производя вокруг себя нестерпимый шум, который услышали бы за километр. Странно, но это, казалось бы безрассудное поведение, придало ей сил и храбрости, и даже какой-то дикой веселости. Теперь страх ушел, и она шла по ночному, темному лесу, как расхлябанный и бесстрашный в своей наглости пацан, что колотит палкой по забору, напевая веселую, похабную песенку. Петь не хотелось, но уловив, что от подобной наглости все мелкие звуки, что пугали её, сразу исчезли, прятались, как и тот невидимый свиноподобный демон со своим хрюканьем растворился, словно туман.

Но вот подул ветер, лес заскрипел, охнул зашумел, как океан, и к этим звукам прибавилось что-то далекое и страшное — плач ребенка. Алина перестала шуметь и замерла. Страхи тут же навалились с новой силой.

На некоторое время после обнаружения звук детского плача затих. Он затих в ту самую секунду, когда Алина остановилась и прислушалась. С замершим сердцем она продолжила путь, когда холодный, ледяной ветер снова подул, и, окатив её с ног до головы своим мертвенным ледяным дыханием, обернулся плачем младенца. Теперь он уж был ближе, совсем близко, так, что она в точности могла различить, что это точно плакал младенец, причем новорожденный, ибо она могла различить отдельные всхныкивания, и протяжные, однообразные: «Ву-а! - в-уа!», как плачут только новорожденные дети — без эмоций, автоматически, взывая к жалости. Иногда «ву-а!», «ву-а!» Обрывались до истерического, визжащего крика, будто младенцу доставляли нестерпимую боль.

Призрак детского крика был столь убедителен, что в какой-то момент у Алины рассеялись все сомнения в его подлинности и восторжествовал материнский инстинкт. Она уже хотела броситься на крик, чтобы спасти ребенка неизвестно от чего, от кого, но спасти, помочь, отогреть замерзающего в лесу несчастного брошенку, как тут же вспомнила про детское кладбище, и новый ужас холодными мурашками пробежал по её лопаткам. Она только что хотела спасти — кого, мертвого ребенка, который взывал её, заманивая плачем в расчете на то, что жалость победит страх. И это ему почти удалось.

«Нет, нет, не поддаваться». Алина зажала уши, чтобы не слышать этого душераздирающего плача, она бросилась бежать. Прочь, прочь от страшного крика. Но тут же наткнулась на что-то, едва не споткнувшись о камень. Да, сначала она приняла это за простой, лесной камень, но ощупав край, она поняла, что камень был правильной формы. Теперь, когда тучи под воздействием ветра разошлись, и луна показалась, она могла разглядеть, что это был не просто камень, а надгробие! Уже теряя рассудок, она автоматом взглянула на него, как неизвестно для чего с автоматически бессознательным любопытством бросаешь взгляд на намогильное фото чужой могилы.

Она ожидала увидеть что-то чудовищное, и не обманулась. Страшный лик с овала смотрела на неё. Это было лицо не человека, но какого-то человекоподобного монстра с огромным свисающим как хобот дюгоня носом, лишь с человеческими глазами. Она вспомнила про Ждуна, да, это был самый настоящий «Ждун»! В другой ситуации она бы рассмеялась, приняла за шутку, розыгрыш, как разыграли однажды её ребята при ночном приключении на кладбище, наскоро присобачив её фото к овалу могилы неизвестной старушки по фамилии Малиновской, но то был Хеллоуин, и она, от неожиданности дернувшись , нет, скорее от изумления встречи с собственным мертвым двойником, чем от страха, сразу догадалась, что это была жестокая шутка, прикол, розыгрыш, разразилась на баловников - товарищей сонмом матерных ругательств.

Но теперь, в подобных обстоятельствах, когда она собственными глазами видела чудовище, видела смерть жениха, и понимала, что это самая настоящая смерть, ибо подобный «прикол», как утопление в болоте, невозможно подделать, мысли о розыгрыше отпали сами собой.

Тем не менее под страшным в своей нелепости фото значилась простая человеческая фамилия - «Демихов», выбитая доломитовыми буквами. Опять Демихов. Сомнений не было, здесь семейство монстров хоронили своих. Она хотела бежать назад, но позади был крик страшного ребенка.

Алина оказалась буквально зажатой между кладбищем и детским криком. Оставалось лишь одно — бежать где не было ни того, ни другого. Она рванула в темноту, и снова потянулся лес. Она поняла, что снова заблудилась, но осознание того, что, по крайней мере, ни крика, ни кладбища монстров уж не было, радовало её. Истомленная, высосанная словно изнутри, она едва передвигала ноги, когда лес расступился, и показалось поле. Это было поле, а не болото, и не кладбище, а именно поле. Запах трав вкусно проник в её легкие.

Алина решила, что останется здесь до утра. Здесь было не так страшно, как в лесу. Она выбрала место возле березки, откуда простирался вид на все поле, окруженное лесом, так что она могла заметить опасность, из какой бы точки леса она не появилась, будь то животное, человек или монстр. Сев под небольшой березкой, она свернулась зародышем. Так легче было сохранить последние остатки тепла, и, убаюканная звоном стрекотавших сверчков, задремала. Это состояние дремы, но не сна, продолжалось минут двадцать не больше, ибо постоянное ощущение опасности, того, что она не одна, а за ней следили, не оставляли ей возможности до конца расслабиться, отдаться Морфею. Ей казалось, что как только она закроет глаза и заснет — кошмарный монстр вернется, потому она с силой старалась бодрствовать, как сторож на посту, держа глаза открытыми, лишь на миг закрывая их, когда становилось совсем уж невмоготу, проваливаясь и снова возвращаясь из какого-то тревожного, суетливого сна.

Вот где-то хрустнула ветка. Послышались звуки хлопающих больших крыльев, затем то ли карканье, то ли курлыканье, будто какая-то крупная птица, вспугнутая её невольным вскриком спросонья, пыталась взлететь. Чуть поодаль она разглядела длинноклювую голову на тонкой шее. Конечно же, аист. Их тут полно.

Вспомнилась Алине её малая родина на Львовщине. Там тоже было полно аистов, а бабушка говорила, что разорить такое гнездо — к большому несчастью. Она уже видела лицо покойной бабушки, как та наливала молоко в её кружку, и становилось хорошо.

Мысли уводили в сон. Но она заставила себя не спать.

Насилу открыв глаза, пробудившись от полу-дремы, стала оглядываться. Туман густой пеленой спускался в лощину из леса, приветствуя мучительных сестер — Лихорадок*.

*Сестры-Лихорадки — Лихорадки, они же Лихоманки, они же Трясовицы– это злые демоны болезни в облике женщин-сестер. Представляются злыми и безобразными девами, чахлыми, заморенными, чувствующими всегдашний голод, иногда даже слепыми и безрукими. Слово «лихорадки» происходит от слов «лихо радеть», то есть действовать в чей-нибудь вред, заботиться о ком-нибудь, со злобным намерением, с лихостью; другие общеупотребительные названия: лиходейка, лихоманка («ма-нья» - привидение, «манить» - лгать, обманывать).

Неглубокий сон ненадолго вернул ей силы. Спать уже не хотелось, но Алину отчаянно знобило от усталости, отчего дрожь пробегала по всему её съежившемуся телу.

Туман - предвестник утра. И правда, казалось, стало понемногу светать. Теперь она точно положила себе, что не заснет, пока не окончательно рассветет, туман рассеется, и она сможет продолжить путь, увидев дорогу. Алина стала наблюдать вокруг, лишь с тем, чтобы снова не заснуть, и монстры не застали её врасплох.

Теперь стелющийся молоком туман заволакивал все вокруг, так что ничего не было видно. Она стала вглядываться в туман, как , вдруг, увидела, что туман, причудливо сгущаясь и расходясь, стал принимать человеческие очертания.

Вот они — мертвые солдаты! Кажется, говорили, что они появляются под утро. Все все, так и есть! Теперь сидеть, сидеть и не двигаться. Иначе конец!

Алина почувствовала, как от ужаса и ледяного оцепенения озноба, дрожь прошла, но паралич захватил все её тело. Она не могла двинуть и пальцем, а только с ужасом наблюдать выходящее из леса за шествие бледных духов солдатских мертвецов.

Одни призраки появлялись, словно бы выходя из леса, но тут же исчезали обратно, словно испугавшись чего-то. Другие, раз и навсегда обретя человекообразную форму, медленно и величественно проплывали мимо неё в нескольких десятках метров, и столь же медленно и степенно поднимаясь в воздух, разбухая, растворялись, словно причудливые джины, образуя собой облако. Другие же, словно играя в прятки-пятнашки, появлялись, тут же исчезали и сразу появлялись в другом месте, чтобы исчезнуть снова. Эти третьи-то и сбивали её больше всего, привлекая к себе внимание, нервировали, потому как большинство из них, как хаотичное броуновское движение, она улавливала лишь боковым зрением.

Весь парад духов происходил в абсолютной тиши, прерываемый лишь щелканьем клюва аиста, затерявшегося среди них в тумане, как вдруг, отзыв канонады послышался вдали: «Ту-тух! Ту-тух!», а затем громко и отрывистое: «Та-та-та-та!», разносимое гулким эхом по всей округе. Алина не сомневалась, что и эти звуки тоже были призраками, что сейчас, вот сейчас наступит самое страшное — перед ней откроется призрачный театр масштабных военных действий, в котором ей уже не выжить.

Забыв всякое предостережение сидеть смирно, чтобы призраки её не заметили, как вспугнутый выстрелом заяц, она вскочила на ноги и бросилась бежать — прямо в туман. Все равно куда, не соображая, куда бежит, да какая разница, ведь страшный туман c призраками окружал её со всех сторон.

Но пробежав несколько метров она наткнулась на аиста. Что-то странное было в нем. Он не стоял, как аист, а лежал, словно подранок, опираясь на два переломанных крыла, как на костыли. (Она так и подумала сначала). Но вот раненая птица подняла голову и раскрыла клюв, и Алина увидела, что в клюве «аиста» имеются зубы. Такие ровные, мелкие белые, острые зубчики, которые покрывали край его клюва.

«Аист» поднялся выпятив сухую, тощую, мышечную грудь, почему-то голую, без перьев, но чем то похожую на грудь человеческого дистрофика, обтянутую тонкой серо-коричневой кожей, и , издав хриплый каркающий звук, стал надвигаться на неё странной, прыгающей походкой, издавая угрожающие щелкающие звуки. Алина увидела, как парные пятна на груди «птицы» угрожающе светились в темноте, как огненные глаза.

Спустя секунду, когда «птица» вышла из тумана, она окончательно разглядела, что перед никакой не раненый аист, а птерозавр, самый настоящий птерозавр, древний ящер , вымерший 150 млн лет назад, который надвигался на неё, угрожающе щелкая клювом и воинственно топорща красный хохолок. Размером он был с среднюю собаку, она вполне бы могла справится с птицей такого же размера, но тот факт, что Алина, налетев на него из тумана, застала его врасплох, не оставлял ей сомнений, что птерозавр, не имея возможности немедленно взлететь с высокой травы, будет атаковать до последнего.

Отступать было некуда. Трава, путаясь под ногами, словно путы мешала бежать. Да и сомнений в том, что стоит ей развернуться спиной к хищнику и побежать, как птерозавр все равно нагонит и поразит её со спины своим ужасающим зубастым клювом, не оставлял ей выбора. Когда оставалось одно из двух: нападать или же быть убитой, она выбрала первое, потому что так ещё был шанс.

Алина схватила какую-то палку, и, замахнувшись, стала наступать на птерозавра. Это возымело действие. Чудовище остановилось, но все ещё вскидывая голову назад, щелкало клювом и издавало каркающие звуки, будто вознамерясь проверить, у кого из них нервы, в конце концов, окажутся крепче, и кто из них рванет первым.

-Пошел! Пошел! - размахивая палкой, наступала Алина на птерозавра, словно на агрессивного гуся. Птерозавр понял, отступил, неохотно, но пошагал прочь на своих крылатых лапах-костылях. Но Алина уж не особенно доверяя туману, опасаясь, что она потеряет доисторическое чудовище в тумане, и тот, воспользовавшись моментом, атакует с другой стороны — сбоку, пошла за ним, погоняя палкой.

-Прочь! Прочь!

Это и стало роковой ошибкой. Птерозавр отползал медленно, то и дело зацепляясь когтем за траву, отчего подпрыгивал, словно запутавшийся в сетях рябчик. И когда стена из бурьяна встала перед ним уткнулся в него клювом и замер. Он не отреагировал, когда Алина неизвестно для чего со всей дури оттянула его по хребту. В какую-то секунду ей даже подумалось, что чудовище внезапно издохло от шока.

Он подошла поближе. Немного наклонилась над мертвым монстром. Кажется, он только ждал этого. Птерозавр, вдруг, зашевелился, но не для того, чтобы, обернувшись, напасть, вместо этого ещё плотнее припав к земле на передние кожистые крылья — костыли, ткнув клюв в землю, и, вдруг, внезапно выставив тощий зад, зарытый в кожистых складках крыльев, подняв коротенький куцый хвостик, - впрыснул струю помета прямо в лицо оппонентки!

В последнюю секунду Алине все ж удалось увернуться. Помет попал ей на одежду.

Острое жжение ощущалась сквозь неё. Пытаясь освободиться от него, Алина принялась сбрасывать одежду на бегу. Едкий помет жег, как напалм. На теле вздувались страшные пузыри от ожогов. Тело горело словно в огне.

Крича от боли, Алина продолжала бежать, срывая с себя последнюю одежду. Вдруг, сквозь туман, она заметила два ярких огня. Они приближались. Она побежала туда, размахивая руками, думая, что это автомобиль. Это её последний шанс! В такой глуши, в такой час машина — редкость. Остановить, остановить, во чтобы то ни стало! Позвать на помощь!

Она преградила путь автомобилю. Раздался протяжный гудок. На полной скорости скоростной поезд Сапсан сбил хрупкую фигурку голой девушки, словно куклу.

Её нашли в несколько метрах от железной дороги. Поезд не оставил ей шанса.

Еще и до того, скоростные поезда часто сбивали переходящих в тумане людей. Дело в том, что приближение скоростного поезда почти не слышно, а когда свет прожектора локомотива осветит несчастную жертву, у неё зачастую уже не остается времени сделать спасительный шаг вперед или назад, вот и погибают — в нерешимости, зацепенев от ужаса. Так злополучный переезд с милым названием «Березайка», ежегодно уносит жизни несколько десятков людей. Множество березайцев не увернулись от коварного Сапсана. Да и венки, висящие вдоль дороги, печальное упоминание о кровавой жатве неслышного поезда.

И в Чудово такие жертвы тоже не редкость. Все никак не раскошелиться правительству на добротный забор-ограждение.

Чаще всего люди погибают утром, спеша на первый поезд, чтобы не опоздать в город на работу, всего в нескольких десятков метрах от перехода. Авось — пронесет. Не проносит!

Загадок добавило, почему бросившаяся под поезд девушка была голая, без одежды. Следов насилия не было выявлено, кроме нескольких странных ожогов вещества неизвестного происхождения.

После выявления её личности и начался поиск пропавшей экспедиции Лукашова, как успели окрестить её журналисты, по примеру злополучной экспедиции Дятлова.