Русский бунт

     Русский бунт, чудовищный и беспощадный. Бунт, который никогда не делается наполовину и никого не щадит. Либо смерть, либо – победа. Самая страшная месть в мире – месть отчаявшегося от унижений русского человека. Русский бунт – та предельная грань, определяющая меру великого терпения русского человека, та черта, за которую лучше не переступать, иначе события покатятся непредсказуемо в своём  жестоком безумстве безрассудной ненависти к врагу, уничтожая виновных и невинных на своём пути.

    Завтра День Благодарения. Милый американский праздник в честь первых переселенцев, которые ещё в начале истории Америки так  удачно обчистили кукурузные амбары её коренных  жителей и переловили всех их индеек. Впрочем, не станем вдаваться в историю. Это, как говорится,  дела давно минувших дней. В наше время День Благодарения – милый семейный праздник, когда все члены семьи собираются за вечерним столом и благодарят Господа Бога, как спонсора, подводя итоги своим  достижениям за год.

   Поймите меня правильно, я не чего не имею против Дня Благодарения, как весёлой семейной посиделки, но  этот чудовищный год принёс нам страшные испытания: авария, в которой я чуть было не стала инвалидом, жестокое убийство свекрови, лишение наследства– всё это свалилось на двух несчастных, которые уж никак не заслужили столь страшной участи.

   Мы знали своих врагов. Мы ненавидели их.   Тэд Бинкерс и Коди Барио  -два подонка отняли у нас все. Нам нечего терять, кроме своих несчастных жизней, и мы решили рискнуть ими, чтобы победить или погибнуть вместе с врагами.

   Пояс шахида – пояс смерти. Если мы проиграем – Грэг замкнёт на себе провода и взорвёт яхту. Тогда нам всем смерть.  Если переломим врага  – все останутся живы. В случае удачи «Жемчужина» и деньги достанутся нам. Мы угоним собственную яхту в территориальные  воды враждебной США Мексики, где нас уже никто не отыщет.

   Так решил Грэг. Это был ЕГО ПЛАН. Он не хотел никого убивать. Там будет его отчим. А Грэг не посмел бы поднять руку на своего отчима, каким бы он ни был.   Несмотря на всё зло, которое причинил ему Бинкерс, он считал его отцом, вырастившим его с первых лет его жизни. Нет, он не смог убить своего отца, кем бы он ни был для него.

  «Грегги, милый, как мало ты знаешь о русской душе. Русский бунт не делается наполовину. О, если бы ты знал, какая страшная ненависть кипит в ней. Никого не жалко. Завтра наши враги подохнут, с нами или без нас. Если уничтожать врагов, то их надо уничтожать до конца, жестоко и безкопмромиссно. Русский бунт не терпит уступок врагу. Русский бунт беспощаден. Но, как много ты не знаешь, мой маленький террорист. Например то, что твой пояс шахида – фальшивка, сделанная… из обыкновенной карамели. Да, да, той самой мягкой, сладкой английской карамели, которую можно купить в любом магазине. Пока ты спал, я незаметно подменила запальные свечи карамельными батончиками, которые завернула в фольгу так аккуратно, что ты ни о чём не догадался. А настоящие запальные свечи покоились в тине заросшего бассейна. Я оставляю тебе шанс жить. Жить, несмотря ни на что. Жить ради самой жизни. Ты не станешь убийцей. Этот страшный крест я беру на себя.

   Что ж, губернатор Флориды! Слышишь ли ты меня, мразь?! Тебе не уйти от моего возмездия!  Чудовище нужно остановить, пока оно не погубило тысячи людей, и я уничтожу его. Я избавлю мир от этого зла, пока не пострадали другие люди, пусть, даже если это будет стоить мне  жизни. Я возьму на себя это благородное дело и исполню его до конца. 

   Наивный ублюдок, если ты хочешь , чтобы я прислуживала тебе на яхте в День Благодарения и нарезала праздничную индейку, пока вы с Бинкерсом будете отсчитывать свои грязные  купюры, то я согласна, но только, знай, что эта жирная тварь станет последней трапезой твоей жизни. Яд бледной поганки сделает своё дело. Когда-то, в дни жестоких сомнений, я приберегла Чашу Смерти себе, а теперь рада, что могу использовать её для врагов. Все, кто будут на яхте – умрут. Виновный с невиновным.  Свидетелей не будет.  Что ж, русский бунт всегда требует жертв. О, Чаша Смерти, ты не щадишь никого! Не благодари же Господа за ниспосланную тебе власть, потому что этот День Благодарения станет вашим последним днём, ибо  ты уже приговорён мною за свои преступления».

   Погружённая в жестокие мысли, я не заметила, как сумерки перешли в ночь, и огромная полная луна выступила над верхушками деревьев. Грэг тихонько тронул меня за плечо – это означало, что пора идти спать.

   Прохладная вода дачного душа, немного отдающая болотной тиной и хлором, приятно пробежала по лопаткам и охладила наши потные от работы тела. О, как было приятно ощущать в потоках прохладной воды  тепло твоего вечно юного тела!

   Почти автоматически я приблизилась к нему и стала ласкать его лицо, его худое с выступающими ребрами мальчишечье тело. Грэг подставил колено. Я присела на него, и стала ласкать промежностью. В какой-то момент мне показалось, что мы оба сходим с ума. Внезапная страсть, снова  лишила нас рассудка.

-Возьми меня, Грэг, возьми в последний раз, быть может, завтра мы оба погибнем, так пусть эта последняя ночь станет ночью нашей любви! – в запале любовного безумия прохрипела я.

   Мы оба хотели этого, и потому жаждали друг друга, как в опаленным зноем день пересохшее горло жаждет глоток ледяной воды.

   И только неподвижное, ревнивое око луны наблюдало за нами. На секунду Грэг прервал свои ласки. Её возбужденное тело ещё пульсировало в ритме любви. Тяжелое дыхание, легкий стон блаженства, вырвалось из её пылавших уст. Она умаляла не останавливаться его. Как порочна и прекрасна была она в своём падении. Как он смел не замечать раньше всей этой красоты, всей чувственности её полного женского тела? Не замечать,  когда каждую ночь она была с ним, рядом, когда  он мог обладать ею, но не пользовался этим священным правом мужа. Как глупо было не пользоваться всем этим раньше. А, теперь осталась одна ночь, когда он мог обладать ею, возможно, последняя ночь его жизни.

 Кое-как смыв пену, мы едва добежали до постели, как тут же рухнули в жаркие обятия друг друга.

   Наши тела двигались в такт сердцебиению. Наши сердца бились в едином порыве любви. Нам казалось, что в безумии необузданной любовной  страсти они разорвутся на тысячи кусочков. Мы слились в единое целое. Мы были единым организмом, единой материей любви.

   В какой-то момент я потеряла связь с реальностью, лишь пьянящее наслаждение плоти заполнило моё существование. Волны наслаждения обрушивались одна за другой, но он продолжал делать это сильней и сильней.

   Крик блаженства разорвал тишину окружающей ночи. В эту ночь я впервые испытала оргазм. В какой-то момент мне показалось, что моё тело перестало существовать, я теряю сознание, умираю и лечу навстречу облакам, но как сладка была эта смерть.  Неземное чувство невесомости обрушилось на меня. Обессиленная, я откинулась на подушки и тут же заснула, обняв измученного, взмыленного Грэга, который буквально свалился рядом со мной.

   В темной комнате все так же тихо. Цикады тихо стрекочут заунывную песнь ночи. Кажется, весь мир погружён в сон, и ничего не происходит. Но впечатление обманчиво, как сама жизнь.

  Наш сон напоминал смерть. Прижавшись под одеялом,  друг к другу, мы крепко спали, даже не подозревая о том великом таинстве, которое происходило в эти минуты. Прекрасное и необъяснимое -  тайна зарождения новой жизни. Внутри меня зарождалась новая жизнь. Ещё было неизвестно, кем будет это будущее дитя любви – мальчиком или девочкой, гением или посредственностью, какая судьба ждёт его, но эта новая жизнь упорно стремилась жить, не спрашивая нас, хотим мы того или нет. Самая большая клетка, чудесным образом делясь и преображаясь, с упрямым упорством стремилась в полость матки, чтобы развиться в самое прекрасное творение природы -  человеческое дитя. С этого дня мы стали родителями, даже сами ещё не подозревая о свалившемся на нас нежданном счастье.

    Мы спали долго, пока солнце не взошло в свой зенит, и в комнате снова стало нечем дышать. Когда Грэг проснулся, судя по тому, как солнце било в его глаза, был почти полдень. Меня будят его  поцелуи. Его шершавые губы скользят по моему лицу.

-Грегги, мой милый, - я ловлю его губы, и мы сливаемся в страстном поцелуе. Его глаза улыбаются, но через секунду, наши лица омрачает страшная неизбежность, которая предстоит нам в этот день, святой День Благодарения.

-Пора! – говорим мы друг другу.

   Не говоря друг другу ни слова, мы приступаем к исполнению нашего плана. Мы, словно палачи должны хладнокровно привести в исполнение приговор, к которому мы приговорили наших врагов. Мы бледны от страха, но решительны и суровы. Всё уже приготовлено, и казнь должна состояться.

   Последняя трапеза в семейном кругу. На столе клубника со сливками – то самое сладкое угощение любви, которое мы ели после первой брачной ночи. Как горько вспоминать ушедшее счастье. Как глупо мы растратили золотые годы нашей молодости. Но сейчас не до сантиментов. Мы должны быть жестокими и рассудительными. Поочередно макая клубничины в сладкую пену, каждый думает о своём.

    Сборы напоминают ритуал. Сегодня мы должны предстать во всей красе. Пусть наши враги  знают, что мы не опустились, не сдались, не сломились перед нищетой, в которую они бросили нас! Мы больше не позволим врагам видеть на наших лицах отчаяние и печаль! Мы больше не дадим врагу торжествовать над нами! Видеть наши слезы! Пусть на наших измученных лицах враги видят гордые улыбки и решимость! Пусть знают, что нас не сломить морально!

   Душ. Моемся. Мыться – омовение. Последнее омовение. Омовение мертвых. Нет, нет, нет! Надо думать о жизни. Ни одно живое существо, кроме человека, не планирует возможности собственной смерти. Жить, чтобы выжить – вот основной закон жизни.

   Мы должны, должны жить. Завтра наступит новый день. Я это знаю.

   Грэг бреется, водя лезвием по лицу. Бриться перед боем – плохая примета. Нет, ерунда, теперь не нужно цепляться к мелочам. Интересно, как это бывает, когда в тебя стреляют?

-Ну, же, детка, не дрейфь, - стараясь быть весёлым, говорит мне Грэг. – Давай я помогу тебе намылиться. – Почти полумёртвую, Грэг тщательно обтирает меня мыльной мочалкой, пока я не становлюсь похожей на зефирного человечка. Он тоже нервничает, его руки трясутся, и я чувствую это дрожание каждым нервом своей кожи. – Вот, так, а теперь смываем.

-Давай! – в исступлении кричу я Грэгу. Несколько ведер родниковой ледяной воды  обрушиваются на меня. Я вскрикиваю от боли. Мне тут же становится хорошо. Ледяной удар разбудил меня. Сонная расслабленность после секса исчезла сама собой. Я бодра и решительна, как солдат готовый к бою.

     Летящий крепдешин приятно обволакивает прохладное тело. Я одеваюсь в своё лучшее платье, которое когда-то сшила сама в своём далёком Питере. Я одеваюсь для него, того подонка, призванного обществом губернатором великого Солнечного Штата.

  Грэг приподнял рубашку. В суровом молчании я одеваю на талию Грэга карамельный «пояс шахида». «Запал» – мой электронный блокнот с мигающей красной кнопкой внутри прячу в карман его брюк. Аккуратно заправляю рубашку ему в брюки. Теперь ничего не видно. Если обнаружат подобный пояс смерти – все умрут…разорвавшись от смеха. Правда есть у него одно преимущество – такой «пояс шахида» не найдут, даже с металлоискателями, потому что в нём нет металла, даже фольга и та является бутафорским пластиком.  Впрочем, мой муж ни о чём не догадывается. 

   Грэг суров и решителен, как гладиатор перед боем. «Идущий на смерть приветствует тебя!»  Бедный, бедный Грэг, ты даже не знаешь, что настоящий пояс смерти у меня. Смертоносный настой  я спрятала под пышной  шелковой пеной пёстрого платья, прикрепив его к поясу суппорта. Все готово. Пора ехать.

   С тоской осматриваем обстановку нашего дома. Вещи давно собраны и уложены в кузов. Остановка опустошенного дома тосклива, как разорённое гнездо. Голая мебель – обломки когда-то кипевшей здесь жизни. Всё здесь напоминает об ушедшем счастье – неубранная кровать, ещё не остывшая от нашей любви, инкрустированный розами столик, на котором мы обедали столько лет, крошечная кухонька. Сколько прекрасных ночей проспала под твоим кровом в объятии любимого мужа, сколько счастливых дней наполнились радостными семейными хлопотами. И теперь всё пошло прахом. Мы словно стоим на собственной могиле. Прощай, наше семейное гнёздышко, больше никогда не вернёмся под сень твоего уютного крова. Лицо Грэга было печально. Было видно, как те же мысли бродили в его голове.

   Теперь всё это принадлежит проповеднику Бинкерсу, твоему законному хозяину. Мой взгляд упал на канистру с бензином …. Так пусть не принадлежит никому!

-Грэг, тащи сюда бензин!

-Что ты задумала?! - испугался Грэг.

-Теперь уже всё равно! Не оставлять же всё это Бинкерсу?!

-Верно, сжечь всё до тла!

   Едкий бензин заливает постельное бельё кровати, стулья, стол, полы, занавески, обои – всё что дорого и мило было нашему сердцу. Всё что с таким вкусом и любовью подбирали мы для нашего дома – всё должно погибнуть в огне! Грэг достал зажигалку. Яркий огонёк осветил полусумрак печальной комнаты. Ещё секунда и беспощадное пламя взовьется вверх.

-Стой, безумец! –я перехватываю пальцами язычок огня. – Так не пойдёт. На огонь сбегутся  люди, и тогда всё пропало!

-Так что же делать?!

-Погоди, Грэг, нужно подумать. Ах, вот, как раз то, что нужно. – На комоде стояла подставка с тремя свечами. Когда-то, в дни наших торжеств, мы зажигали их, чтобы  украсить свой праздничный стол. Теперь они предназначались для другой, разрушительной цели. С их помощью я должна поджечь собственный дом. Взяв подсвечник, я установила его на постели, обложив пропитанным бензином одеялом. – Пожар начнётся отсюда: из самого сердца нашего «любовного гнездышка». Как только свеча догорит, и пламя коснётся ткани, – вспыхнет огонь. Я проверяла, этой свечи хватит примерно на семь часов, к тому времени всё будет кончено.

   С великой осторожностью я взяла зажигалку и зажгла роковую свечу. Суровый лик Христа таинственно заиграл алыми отблесками.

-Время пошло. Уходим!

   Аккуратно заперев за собой дверь, мы вышли из дома.

   Сделка по покупке «Жемчужины Флориды» была тайной. Коди Барио не хотел распространять в общественность, что первым его шагом на посту губернатора Флориды станет покупка роскошной личной яхты за счёт губернаторского фонда, который по случаю вступления в должность открыл для него президент.

   Сославшись на необходимость короткого отдыха в кругу семьи в День Благодарения, он намеревался заодно провернуть выгодную покупку. Впрочем, Коди не врал. Он действительно собирался провести День Благодарения со своей женой Синтией, которая должна была присутствовать вместе с ним на яхте, ведь «Жемчужина Флориды» предназначалась ей в подарок. Когда-то Коди пообещал жене, что, как только станет губернатором, он подарит ей  нашу «Жемчужину», чего бы ни стоила ему эта яхта. И теперь мечта супругов Барио сбылась –более того, они покупали её за бесценок у проповедника.

   Это была тоже своего рода самоутверждающая месть со стороны униженной женщины. Когда-то муж сам отдал её Грэгу, продал, как последнюю девку. А она полюбила этого мальчишку, и, как всякая женщина, ожидала взаимной любви. Но этого не произошло. Как это всегда бывает, он вернулся к своей жёнушке.

    Теперь  Синтия ненавидела Грэга, так же сильно, как и своего мужа, как всех мужчин вместе взятых. Ненавидела их подлую безалаберность. Ведь Синтия ждала ребёнка от Грэга, но тщательно скрывала это от мужа, зная, что тот убьет её, если всё откроется. Шёл уже пятый месяц её беременности, но лишь немного заострившиеся черты лица выдавали её интересное положение.

   Несчастной женщине оставалось лишь упиваться нашим безысходным положением,  в которое нас загнал её муж, как алкоголичке, пытающейся заглушить свою боль спиртным. Она трепетала при мысли, что я и Грэг остались нищими бездомными, руководствуясь соображением: «Если мне плохо, пусть вам будет ещё хуже». Но злорадство отчаявшейся женщины, не приносило облегчения, а лишь всё новые душевные страдания.