1980
Буратино идет на зов похоронного марша
Инициации

 Я больше не принадлежал себе. Меня тянуло туда, на кладбище. И когда заслышивался похоронный звон, врывающийся в нашу тихую жизнь, я терял всякое самообладание и бежал туда, где свершались печальные события.

Восковое лицо покойника. Печальный ритуал. Теперь я не гнался за «конфектами», как остальные, мне важно было подмечать малейшие детали погребения. Для меня это было очень важно, но в чем заключалось эта «важность», я тогда не мог бы ответить и самому себе.

Почти забросив учебу, которая теперь не представляла для меня особых трудностей, я стал изучать всевозможную литературу по этому вопросу, которую только мог достать в нашей библиотеке. Меня интересовало все: от всевозможных обычаев погребения, до механизма разложения покойников в различных видах почв.

Я был алчен до знаний! Ненасытен! Мой пытливый ум никак не мог удовлетвориться теми жалкими крохами случайных научных статей, что я находил в умных книжках. Тогда я сам стал проводить эксперименты: я ловил кошку или крысу, и тихо удушал её за гаражом. Затем просто раскладывал свою добычу на землю, и, возвращаясь каждый день к своему нехитрому «схрону», методично проверял, как идет разложение маленького звериного тельца, тщательно записывая в блокнотик все стадии разложения, зарисовывая труп, развитие личинок мух, держа в голове, что если меня застанут за столь странным для школьника занятием, я поясню свои действия тем, что все это было задано по биологии.

Однажды в школе произошел скандал. Кропотливо собрав все свои научные материалы, я вызвался сделать доклад по биологии. Это было куда веселей вываривать глупого окуня в кастрюльке, чтобы обнажить его скелет.

Для наглядности подкрепив свой доклад моими некрологическими артефактами, притащенными в портфеле, я принялся рассказывать о природе разложения мертвых тел в естественной среде обитания.

Несколько девочек вырвало сразу. Одна особо чувствительная тургеневская барышня, побелев, потеряла сознание, когда для наглядности я вытащил из портфеля дохлую, сухую крысу, плотно обсаженную червями.

Вместо того, чтобы похвалить меня за столь кропотливые исследования, учительница, выгнав меня из класса вместе с портфелем, зачем-то вызвала моих родителей в школу.

А в нашей семье только-только все начинало налаживаться.

Довольный моими успехами в учебе, отец приутих, перестал меня ругать, хоть и теперь все мои «домашние задания» сводились к тому, чтобы метко перебросить тяжелый портфель с порога лестничной площадки в мою комнату, с тем чтобы тут же, сломя голову, весело бежать гулять. Да и к чему все эти домашние задания мальчишке, который и так все запоминал наизусть прямо со слов учителя и мог ответить урок даже посреди ночи, доведись кому-нибудь добудиться меня. Так что, как не сердился отец на мою нечистоплотность, только теперь вынужден был застегнуть свой «ротик на молничку». Больше он не трогал меня, не устраивал мне ежегодный унизительный шмон в моей камере, и я мог с удовольствием пополнять мои разнообразные коллекции, не опасаясь за их сохранность.

С моим другом Мишкой мы почти не говорили о том, то случилось там, на кладбище. Молчали, глядя друг другу в глаза, поклявшись кровобратанием хранить свою страшную мальчишечью тайну до могилы...

НАС ЗАВЕРБОВАЛИ. В САМУЮ СТРАШНУЮ СЕКТУ, ЕДИНСТВЕННЫМ ВЫХОДОМ ИЗ КОТОРОЙ БЫЛА ТОЛЬКО ОДНА ФОРМА — СМЕРТЬ!!!

...Я тогда слабо понимал, что со мной происходило. Это было словно во сне. Я просто проснулся среди ночи, оделся и вышел. Полная луна провожала меня мертвенным глазом.

Я пошел вдоль гаражей знакомой кладбищенской тропинкой. Помню ещё странное ощущение, что словно кто-то тащил меня на привязи, и я мучительно не мог оторваться от неё, хотя не понимал сам, куда иду и зачем. Но я больше не боялся кладбища. Ноги вели сами.

И, вдруг, словно из-под земли, выскочила девчушка. В пышном, красном платье, какое бывает у детсадовских девочек, что мама приготовила на новый год в качестве «снежинки», с пышной юбкой - балериной, только почему-то красное. Помню, что я совсем не испугался её, только удивился: «Откуда? ночью, на кладбище, взялась маленькая девочка. Кто отпустил её гулять ночью, по кладбищу».

-Привет-привет! - весело затараторила мне звонким голосом бойкая девчушка-веселушка, словно встретила в моем лице давнишнего знакомого. - Я знала, что ты придешь! Прикинь, весь день из-за тебя не спала!

Не дожидаясь моего ответа, она схватила меня за руку и повела, подскакивая на одной ножке от радости. Я пошел за ней, точнее почти побежал.

Где-то вдали были слышны виртуозные раскаты раскидистых коленц кальяночки. Горел костер...

Черное сборище было уже на месте. Среди них я заметил и своего друга Мишку, который старательно отворачивал от меня взгляд. Некоторых ребят я тоже узнал, не смотря на скрывавшие их лица капюшоны черных плащей. Это были уже знакомые мне ребята из старших классов нашей и соседней школы, которых я хоть почти и не знал поименно, зато почему-то хорошо помнил в лицо, как постоянно попадающихся на улицах прохожих - этих знакомых незнакомцев.

В «главном» я признал нашего комсорга школы. Это открытие ужаснула меня, но я изо всех сил постарался претвориться, что ничего не заметил, хотя, должно быть, на моем лице это отразилось какой-то глупейшей гримасой.

Мишка тоже был в черном плаще и держал черную зажженную свечу в руке, как и другие.

-Извини, Толь, я ничего не мог сделать, - словно оправдывался Михо.

-Так, значит, тебя Толиком зовут, Толяном значит! - обратился ко мне старший, в чьем голосе звучала явная усмешка.

-Толяном, - подтвердил я, включая явного пониберного «приятеля-дурачка», чувствуя насмешливо-издевательскому тону, что для меня эта вылазка теперь не кончится ничем хорошим.

-Запомни раз и навсегда, ублюдок, - вспыхнул гневом старший, - здесь нет ни Толяна, ни Коляна! Здесь есть только мы, подАнки!

-ПодАнки?

-Да, так мы себя называем, кто поклоняется Ангелу Света Люциферу! Мы его подданные служители, потому мы называем себя его подАнками! ПодАнки — значит, подданные!

Это было сказано так серьезно и торжественно, что выглядело почти глупо. Конечно в тот момент я был пионером, и как следствие, придерживался лишь одной здраво возможной религии, которая только может быть на свете, а именно, атеизма, так что не поверив в серьезность слов этого человека, я засмеялся. Точнее, против моей воле и рассудку, подсказывающей, что чтобы сохранить свою шкуру мне не стоило бы злить этих людей, какой-то не преодолимый мем скривил мои губы в глумливую усмешку, что я не выдержал и громко хмыкнул.

В ту же секунду старший и изо все сил тряхнул меня за волосы. Я тут же прекратил смеяться.

-Так ты понял, что я сказал?!! - заорал на меня главный.

-Я...я понял, - залепетал я, трясясь не то страха, не то от дурости, все же надеясь высвободить свой несчастный скальп вместе с головой — Я буду с вами. Отпустите!

Он отпустил.

-Значит, коллекционировать любишь? - сменив гнев на милость, глядя мне в глаза, улыбнулся змеиной улыбкой главный. (Я понял, что Мишка уже проболтался им о моих привычках).

-Да, люблю, - уверенно ответил я, стараясь придать своему испуганному голосу как можно более непринужденного спокойствия, отчего получалось довольно глупо.

- Хорошо. С этого дня мы нарекаем тебя Ассенизатором! Согласен?

-Согласен, - нервно кивнул головой я, словно дурачок, и почему то улыбнулся, словно показывая им, что, несмотря на то, что я попал в их непростое магическое общество, я все так же остаюсь пионером, все так же не верю во всю эту мистическую лабуду, а только принимаю этот нелепый спектакль, как странную игру.

-Ну ка, Ванька Колесов! - вдруг, радостно крикнул «старшой», - врежь ка нам куплетик в честь новичка!

Откуда ни возьмись, из темноты обрисовался гармонист — на Нижегородчине непременный спутник любого деревенского празднества. Я узнал его — это был тот самый «страшный» мужик, что погнался за мной на похоронах Наташи . Вторая половина лица была по-прежнему скрыта капюшоном, другая обрисовывала весьма неприятную обезьяноподобную гримасу. Развернув гармонику, зычным, шаловливо мальчишечьим голосом товарищ запел.

Ох, гармонь, гармонь, моя - 
Сила ты, «нечистая»
Эх, досталась в жёны мне -
Баба голосистая!

Дедка с бабкою говели —
Только редьку с квасом ели,
А пришел великой пост —
Их стащили на погост. 

Все святые загуляли,
Видно, бога дома нет.
Бог уехал за границу
И не будет сорок лет. 

У Миколы колоколы,
А у Спаса чугуны.
У Миколы попы — воры,
А у Спаса — колдуны. 

Наша церковь завалилась,
И часовня на боку.
Поп наш дьякона запродал
За восьмушку табаку. 

Будя, батя, подурачил
Богом с Богоматкой
Ну-ка, скатертью дорога

Свертывай монатки!
 

Меня маменька ругала,
Что я в церкву не хожу.
Как в кальянку заиграют,
Так по полу я пляшу. 

Не пугайте меня адом,
Ада я не устрашусь,
Повернуся к богу задом,
На «Безбожник» подпишусь!

Будем делать чудеса,
Ничего нам проще.
Из попа мы в полчаса
Приготовим мощи

Эх, теперь пора не та,
С богом я расстался, 
Изувечил бы Христа,
Если б тот попался . 

По деревне спозаранку 
Колокольный звон идет 
То Ванюшка под тальянку 
Вам частушечки поет. 

Вдруг, заметив на себе пристальный взгляд пытливых глаз Анатолия, гармонист резко прекратил музыку, подскочив, наклонился к мальчику, произнес насмешливо:

-Ну чего уставился, шкед? Бу!!!

В ту же секунду капюшон был стянут. Анатолий увидел, как на него смотрела пустая глазница черепа.

От жуткого зрелища Анатолия повело. Ему показалось, что он сходит с ума или, может быть, уже сошел, насколько было кошмарным то, что он увидел перед собой. Вторая половина лица незнакомца в капюшоне представляла собой лысый череп, плотно обтянутый сухой шагреневой кожей, зубы с стекающих с них слюной в жутком оскале нависли над самым лицом Анатолия.

-Давай, смотри, любуйся! Чтобы потом в штаны не ссать каждый раз при виде моей рожи. Все? Разглядел? Так давай теперь знакомится. За мою рожу меня все тут зовут зомби-боем. Я местный гармонист. За богоматерные частушки пострадал в огне крематория...Остальное тебе знать не обязательно.

-Да буде тебе Колесов, сразу пугать парнишку-то. Потом поймет, - оборвала его веселая девчушка в красном платье.

Потом нас с Мишкой, как новичков, подвели к старшему. Он приспустил штаны и заставил нас поочередно сделать ему минет при всей компании.

На этот раз я справился с заданием на отлично, доставив нашему вождю-политруку незабываемое удовольствие, активно помогая себе и руками. Мишка все так же неумело сопел, причмокивая, как свинёныш, потягивающий мамкину «сиську», отчего не вызвал ничего у старшего, кроме нескрываемого раздражения.

Затем, осенив нас спермой и мочой, мне торжественно вручили черный плащ и свечу. Моя инициация состоялось.

После первого шока я попытался освоиться. Понять, что делают эти странные и страшные люди. В чем состоят цели и задачи их сообщества, в которое я так нечаянно попал и смысла которого, я, честно говоря, нисколько не понял...

Как опытный изгой, я знал, что высовываться сразу с ненужными расспросами глупо, потому что мог сразу же превратиться в объект издевок. То, что я пришел не один, и со мной был приятель, которого я невольно затащил в свою страшную историю, придавали мне немного уверенности. Итак, я затаился, чтобы получше приглядеться, оставаясь в стороне.

Маленькая девчушка в юбке, та самая, что встретила меня первой, флегматно вынула сигарету и попыталась закурить, но главный врезав ей ладонью по губам, огрызнулся:

-Вот, Наталка, чертова кукла! А ну брось сигарету. Испортишь личико — перестанешь быть похожей на ребенка, так больше никто не удочерит тебя. Кто за место тебя станет в форточки лазать?

«Наташа?! Петрова?! Она?!» Я лихорадочно всмотрелся лицо, скалящееся на меня мелкими кукольными зубчиками девчушки — нет, не она и ростом куда меньше Наташи. Странная, с маленьким лицом и пухлыми щечками, и впрямь похожа на нейлонового советского пупса, однако что-то не детское в этом чуть дерзком пронзительном взгляде, оценивающем меня, как новичка.

Позднее я все узнал об этой девочке. Сирота. Мать оставила её в роддоме, когда узнала диагноз дочки — гипофизарная карликовость. Так и росла — не росла... В свои З0 лет выглядела, как маленький ребенок. Взрослая женщина в обличье ребенка. Кукла! Несколько раз сбегая из различных семей, куда её определяли из детдома, не забывая прихватить деньги и ценные вещи своих сердобольных приемных родичей. И теперь промышляла тем же. Многим хотелось приютить несчастную девочку, которую внезапно бросила мать. Воровка первый класс — профессиональная. И формально — мертвая, ибо после последнего побега из дома инвалидов, формально такой гражданки в Советском Союзе не существовало вовсе, покуда паспорта на урода не полагалось. Между своими знаменательными удочерениями жила предприимчивая куколка тут же — на погосте, в склепе. Питалась конфетами с могил, а одежду брала прямо с мертвых девочек, выкапывая их сразу после погребения.

Это было что-то вроде пикника. Пикника на погосте. Помню, как тогда, неизбалованного дефицита ми пионера, меня поразил их обильный стол, заставленный всевозможными яствами, о которых я в пору своего полуголодного детства мог только грезить по фильму «Иван Васильевич меняет профессию».

-Ну, что стоите, присоединяйтесь. Вы же хотите жрать! Ведь вы, одержимые, всегда хотите жрать!

Громкий и грубый смех вывел нас и стопора и мы накинулись на еду, словно оголодалые животные.

-Жри, жри, пАдонок, жри ведь твоему мозгу теперь нужно много глюкозы! - поглаживая меня по голове, утешал главный, пока я уплетал за обе щеки вкуснейший шоколад.

Это была чистая правда. Из-за моего неуемного аппетита отец, из-за привычке к домашней чистоте всегда старавшийся питаться вне дома, даже запирал кухню на ночь. И если по каким-то причинам он забывал сделать это, то наутро в доме не оставалось и крошке съестного. Съедалось все, включая сырые макароны и сахар.

Моя склонность к полноте, приобретенная вследствие губительной привычки объедаться на ночь, всегда служил прочным объектом издевок моего отца, который за обжорство и грязь «ласково, по-семейному» величал меня не иначе, как «Свинья — повелитель мух», по одноименному роману английского писателя Уильяма Голдинга, который он просто обожал.

То же было и с Мишкой. В свое время беднягу даже серьезно пробовали лечить от ожирения, даже в санаторий для жирунов определили, но, видя что ему не впрок, махнув рукой на идиота, оставили все как есть, просто разумно перестав кормить дома ненасыту, выгоняли на улицу. Вот и вся диета.

А тут — все это было в нашем распоряжении...

Мы жрали до рвоты, разрыва желудка. И когда уже все эти великолепные яства, смешавшись, перестали иметь способность заполнять желудок, мы почувствовали, как сильно хочется пить. Склонившись над какой-то могилой героя войны, мы с Мишкой, смеясь, лакали языками из раки, подражая собакам, жирно утирая носы рукавами на смех всей честной компании.

Но это было ещё не все. В кустах воцарилась какая-то возня, перемещаемая потявкиванием и поскуливанием.

-Ага, попалась сука! - услышал я восклицание.

Это поймали бездомную, кладбищенскую собаку, которая прибежала на запах отбросов пирушки.

Я видел, как старший, задрав ей голову, перерезал шею животному длинным, заточенным с обеих сторон кинжалом. Ноги собаки дергались. Она агонизировала, по-видимому думая, что все ещё убегает. Когда агония животного прекратилась, её подвесили к кресту, распяв кверху долговязыми лапами, из перерезанной артерии по грязной собачьей шерсти стекала кровь.

Старший подставив чашу, сделанную из чьего-то черпа, собирал кровь. Затем налив водки, поджег и испив два глотка передал другому.

-По кругу! - раздалась команда.

Когда очередь дошла до меня, я взял череп, и тут же почувствовал, как ком тошноты подступил к горлу. От солоноватого запаха голова пошла кругом.

-Я не буду пить кровь!

-Будешь!

-Не буду! - я силой отбросил чашу, отчего та, опрокинув свое кроваво-огненное содержимое, разбилась о могильную плиту. - Отстаньте от меня! Вы...вы... все сумасшедшие! Все! Все!

Не помня себя, я бросился бежать.

***

-Догнать? - подошла к главному женщина, и движением любовницы сладостно возложив ему руки на плечи. (Эта была мать Наташи).

-Нет-нет, он слишком хорошо делает минет, - сладостно улыбнулся главный.

...Я бежал, перепрыгивая через могилы. Кажется, я споткнулся о какой-то камень, упал — и потерял сознание...

Очнулся я дома, в своей постели. «А не сон все это?» - была моя первая здравая мысль.

И в самом деле, Кладбище, живая кукла, человек с наполовину сожженным лицом, сборище учеников, пикник, убитая и распятая на кресте собака, кровавая жженка в чаше из черепа— все это можно было списать на очередной мой бред.

Мама уже встала и копошилась на кухне, гремя посудой и отчаянно паля дежурную яичницу, единственное блюдо, которое она худо бедно умела готовить. Успокоив себя, я принял уж это все за бредовый сон, когда, попытавшись подняться, почувствовал боль в вывернутой ноге.

Рядом с моей кроватью лежала свежая «Горьковская правда», горькая правда, как я шутливо называл её про себя, по — видимому случайно забытая отцом на моей тумбочке.

Я автоматически взял её и, развернув её, прочел:

«На Красной Этне снова орудовали шакалы».

Мое сердце бросилось в пятки.

Странно, что мои родители даже ничего не заподозрили о моем нгевероятном ночном путешествии. Будто его и не было.

Уже следующий день весь город гудел об этом, разорили свежую цыганскую могилу какого-то их главного барона.

На кладбище даже установили милицейский пост. Но даже доблестные, видавшие виды вояки опасались встречи с таинственными вандалами, свершающими свои страшные и странные обряды на могилах, и потому, не желая разделить участь несчастной собачки, вместо обхода, предпочитали поспать в машине у кладбищенской будки кладбищенского дворника*, где ещё было хоть какое-то мало-мальское освещение.

Чего не скажешь о цыганах. Те ребята не из робкого десятка. Целый месяц, готовясь обрушить на вандалов самую страшную кару, весь табор добросовестно караулил оскверненные останки своего предводителя.

Мы даже шутливое четверостишье сочинили, и, упиваясь своей безнаказанной борзой, хохоча, распевали:

За цыганского барона

На кладбище оборона.

От заката и до зори

Целый табр сидит в дозоре...

* «кладбищенского дворника» — прим.:До того, как на кладбище «Красная Этна» не начались систематические погромы еврейских и цыганских захоронений, оплачиваемая ставка кладбищенского сторожа, как и на других погостах советского времени, не предусматривалась.