Некрополист замолчал. Его рассеянный взгляд чуть скосых глаз блуждал по окну.
-И все же вы встречались с невестой?
-А...что? - Анатолий будто очнулся из полузабытья.
Теперь, только теперь в его мозгу явственно промелькнуло её кукольное, бледное фарфоровое личико в оборках кружевного чепчика. Как же он давно не вспоминал его. И зачем она пришла теперь к нему - помучить.

-С вашей мертвой невестой вы встречались?! - старуха повторила громче, стараясь придать своему  тихому, чуть хрипловатому голосу как можно более ясности,  не  переставая глядеть на него изучающе пристально. «Если теперь скажет, что выдел, то все  ясно! - невменяем!»
-Да, встречался, - не моргнув глазом в торопливой привычке затараторил Анатолий, не понимая, что только что подписал себе приговор невменяемости. - Это было всего три раза, после её смерти. Первый раз, сразу после похорон . Как раз на сороковой день, когда я стал только забывать. А было это так. Я шел по улице, и кажется из школы. Когда она встретилась мне на улице.
-С этого момента поподробнее, - подхватилась старуха, вперив свои маленькие глазки в кругляшах очков в лицо Анатолия, так что ему стало неприятно, и он отвернулся, что чтобы так не сбиться с текста и не замолчать, что было бы для него куда спасительнее теперь его глупой исповеди.
-Это случилось на улице. В самый солнечный день. Точнее посреди белого дня. Я возвращался из дома, когда встретил Наташу.
-Мёртвую? - вы хотите сказать.
-В тот то весь фокус, что живую. Мы столкнулись с ней лоб в лоб. Она была в капоре, казалась её волосы — острижены.
Показывая остриженный волосы, Некрополист нервно затеребенил пальцами вокруг лысой головы.
-И что же она сказала? Она угрожала вам?
-Нет-нет, но она хотела что-то сказать. Но не успела. Хотела что-то сказать, но не успела... Черная кошка. Барсик. Это он помешал — нам. Мне. Он прыгнул ей на голову и стал царапать глаза. Она закричала и побежала...Я тоже испугался и побежал, больше я её не видел... так ясно.

4 марта 1979

 Маленькая девочка, полу-согнувшись тихо сидела в шкафу. В  глазок уключины шкафа она видела, как страшные, черные люди подняли страшный, черный гроб с её кукольным двойником, как понесли его.
 Зрелище, что ей довелось наблюдать в глазок казалось столь невероятным и жутким, что Наташа невольно зажала рот ладошками, чтобы не закричать от ужаса.
 Маленькое сердечко Наташи бешено колотилось. От страха ей казалось, что стук сердца выдаст её... Но вслед за гробом страшное сборище ушло. Её сердце по -прежнему колотилось.
 Но вот прошло время, и в комнате совсем затихло. Только было слышно, как тикают ходики. Наташа успокоилась, но все же старательно продолжала глядеть в глазок, однако, теперь не со страхом, а любопытством. Девочку привлекало другое. Это был поминальный стол, заваленный всевозможными яствами, конфетами, апельсинами и яблоками...
 «А что если я возьму немного, никто ведь и не заметит».
 Несколько минут она ещё боролась с собой. Строгий голос бабушки, приказавший ей сидеть в шкафу тихо-претихо, чтобы не случилось, пока она сама не выпустит узницу, ещё звучал в её голове. Страх смерти от этих страшных людей в черных капюшонах, приходивших за её гробом, словно парализовал девочку, но теперь, когда все ушли, искушение казалось так близко.
 Не вытерпев, Наташа тихонько вылезла из своего убежища. Схватив самое большое, красное яблоко, несколько апельсин и горсть шоколадных конфет, она поспешила обратно. Но тут же что-то в окне привлекло её внимание...Наташа, спрятавшись за занавески,  и в расщелину между штор  продолжила наблюдать за своими похоронами. И  в самом деле, не каждому дано видеть собственные похороны...
 Она видела, как погнались за каким-то мальчиком. Как привели и поставили его к её гробу. Как со свечами совершалась страшная и таинственная процедура отпевания. Все это казалось столь жутким и неестественно таинственным, что Наташа не смела пошевелиться, а только, словно завороженная смотрела, невольно повторяя в уме слова бабушки.
 Но вот, кажется, все закончилось и странная процессия стала расходиться. Наташа видела, как подняли того мальчика за руки и ноги и понесли вслед за её гробом. Она видела его перекошенное от ужаса лицо и могла запомнить его. Она уж не сомневалась, что его убьют и закопают заживо вместе с её кукольным двойником, быть может, вместо неё (и такая мысль пронеслась в её голове). Но не в силах что — либо сделать, предпринять, она только тихонько плакала.
  Не помня себя, она вернулась в свое убежище...Вскоре в шкафу послышался смачный хруст яблока. Еда позволила забыться и развеселила её.

***
-Так, так...Значит, вы определенно утверждаете, что видели эту девочку живой после её смерти.
-Я же  уже говорил вам , что мне запрещено лгать. Да, я утверждаю, я видел её. Видел так же, как вижу сейчас вас. Она шла по улице, замотанная в капор, чтобы её не узнали. Но, увидев в меня, она подбежала ко мне, хотела что-то сказать, но чёрная кошка...    Барсик...
-Довольно!
-Когда вы видели её другой раз?
-Ровно через год. На кладбище, она несла цветы на собственную могилу.
-Так-так, вот это уже интересно. Пожалуйте, Анатолий Юрьевич, поподробнее. Как произошла эта встреча?
- Мы и раньше с пацанами на Этне гуляли, но после того случая, меня на кладбище словно магнитом потянуло. Как я Мишке то рассказал о случае, мы тогда, в годовщину похорон Наташи на кладбище-то и отправились...А дело вот как было...

...Дело в том, что мы с Мишкой Толстым кореша с детства, за одной партой сидели. Так что мои слишком яркие успехи в школе не остались не замеченными с его стороны. Однажды, это было уж к концу первой четверти, Мишка эдак внезапно прижал меня в клозете, по — дружески, и говорит:
-Колись, Москвин, что с тобой произошло? Ты думаешь, я не заметил, что с того случая ты стал другим. На одни пятерки заучился. Они же поймали тебя — я видел. Что они с тобой сделали? Говори.
 Я ещё помню, что я тогда долго отшучивался. Дескать, тебе все это показалось. Просто взялся за ум и решил подтянуть оценки. А в общем, ничего такого, если человек захочет, то сам сможет добиться угодно. А тот случай не имеет к его успеху никакого отношения.
 В общем, втирал ему лабуду полную. Не очень то хотелось мне распространяться про Наташу. Помнил завет, данный её матери. Да и сама мысль  о возвращении ночной гостьи отнюдь не радовала меня
 Однако, Мишка настойчивым оказался. Что ни день выпытывал, что да как, говорил, что если он мой друг, то я должен делиться с ним всем, иначе он обидится на меня и перестанет дружить.
  Однажды он так достал, что я не выдержал, да и рассказал все как есть: и про похороны, про мою мертвую невесту, как являлась она мне во сне, и про то, как стал запоминать все с первого раза, стоило только мне прочесть учебник, после того как, отказавшись колдовать, перевел заклинание на живую Райзман, отчего та и сошла с ума от любви ко мне.
 Мишка слушал внимательно. Однако по его чуть насмешливой  равнодушно-туповатой физиономии было видно, что он не очень то верит во все эти сказки. И тогда-то в раже мальчишечьей хвасты мне и дернуло предложить:
-Не веришь!? Хочешь, я сам покажу тебе её могилу!
В глазах Мишки сверкнули огоньки.
-А, покажи!
 Ровно годовщину её похорон, мы уговорились, что я поведу его на кладбище показывать могилу моей мертвой невесты...Кто же мог знать, что наш поход так  обернется.
На кладбище «Красная Этна» мы ещё младшеклассниками ходили. Бутылки собирали, костры жгли — в общем весело было.
 Да тут и не далеко оно — прямо за гаражами. Район у нас промышленный. Гулять особенно негде было, так служило оно нам вместо парка.
 Меня мать туда с детства ещё водила. Бывало раскапризничаюсь как. Мочи нет. А она мне ласково так: «пойдем скорее птичек смотреть». Вот и шли. А птиц там и правду самых разных водилось — видимо не видимо.
 Мне раки вместо песочниц служили. Бывало, найду козявку какую, закопаю в песок раки, холмик сделаю наподобие могилки, и крестик из  прутиков-хвоинок выложу — воткну, все как положено, а потом сижу на корточках и слежу за «выкарабкиванием» жучка. И так то легко, весело на душе становилось, когда упрямый жучок отрывался из собственной могилы, куда я его определил. Это я так и называл «воскрешение». А мать между тем, покуда я играл в «похороны», расстелив покрывало между могил, подставив лицо солнцу, загорала.
 Наверное, с тех пор и зародилась у меня страсть к некрополистике, - Анатлий усмехнулся...
 
 -Да куда там. Бывало иной день вместо «Пионерской зорьки» под похоронный марш просыпались. И тогда только и успей накинуть куртку, да бегом на кладбище! А там уже, как по мановению волшебной палочки, ребзя со всех домов стекается! Рассевшись на ближайшие могилы, ждем словно воронята. И у всех на уме одно: «Конфекты!» Уф, и резвые мы были до этих «конфект»!
 Едва похороны разойдутся. Тут уж не зевай! Атас! Пихаемся, деремся, хватаем «конфекты», да по карманам! Венки раскидаем, крест свернем, фотографию покойника в грязь ботинком втопчем. А нам все равно. Бежим домой счастливые — с добычей. Похороны для нас, что праздник были.
 Только и успевай от отца «конфекты» спрятать. Обнаружит — все как есть в помойное ведро вывалит. Ненавидит он этого! Когда таскают-то с помойки! Отец-то у меня чистюля до невозможности. До сих пор ногтем мизинца выключатель включает — чтобы не замараться, да рубаху каждый раз сам стирает перед тем, как на улицу выйти. Правда сейчас приутих малость, а до этого  настоящий домашний тиран в доме был: мать стирками, да уборками измучил, да и мне от его «чистоты» частенько доставалось по лупетке.
 А более из-за моей страсти к коллекционированию. А коллекционировал я все, что только мог найти на свалке, от старинных икон, бутылочных крышек, фантиков, оловянных солдатиков  до   подержанных презервативов. Подобно тому, как археолог открывает жизнь людей по одним лишь обломкам доисторических артефактов,  все стороны человеческой жизни для меня были интересны, я изучал их по использованным людьми вещам, которые приносил со свалки.
 Чем больше разрастались мои коллекции, тем меньше пространства оставалось в моей самой маленькой комнате, которую отец так со злости и прозвал «крысиное гнездо». Два раза в год (обычно это случалось перед Новым Годом и поездкой на дачу)  он без предупреждения вваливался в мою камеру, и тогда все мои коллекции, собранные с таким трудом, без разбора летели в огромный мешок, чтобы затем  оказаться в помойном бачке. И тогда подъезд оглашался громким мальчишечьим воплем. И, если бы кто из соседей, перепуганный детским криком, выглядывал в глазок двери, то мог бы наблюдать следующую картину: мужчина выносил огромный мешок, а у его ног, вцепившись и крича, в истерике бился маленький мальчик. Уже после, зареванного с вечно красным носом, меня увозили на дачу. Ни одна поездка не обходилась без скандала. Это были те немногочисленные минуты нашего семейного единения, когда отец полностью посвящал время моему воспитанию. В обычные дни, в связи занятостью, я был ему абсолютно безразличен.
 Уже потом, чтобы как -то урезонить мою неуёмную страсть к коллекционированию и направить её в правильное, более-менее разумное русло, отец предложил собирать мне марки, на что аккуратно выделял 3 рубля в месяц. Однако, это лишь подхлестнуло меня к  ещё более пагубной привычке...
-Однако, вы отвлеклись куда-то далеко, - поправила его Садовникова. Кажется, вы собирались мне рассказать, что же случилось на кладбище «Красная Этна».
- Да, «Красная Этна», «Красная Этна»...Признаюсь, и говорю теперь совершенно чистосердечно,  нет на земле такого другого благословенного места, которое я бы не изучил лучше всего. Эта моя вотчина. Мое место силы!
 Я там и родился, и там же сложу свои бренные кости. Дом то наш как раз тоже на костях «Красной Этны» стоит! Но когда в октябре 1966 году моим родителям вручили ключи от новенькой квартиры в только что отстроенном доме, такое ничтожное обстоятельство, как близость погоста и мира мертвых,  не обратило на себя хоть сколько-нибудь внимания. Во как понамучились в коммуналках!
 Так или иначе, новоселье совпало с моим  рождением. И, когда меня новорожденного вносили в дом, мать рассказывала, что вперед неё, между ногами, вдруг, проскользнул  тощенький, черный котенок.
 Не зная, что и думать, дурна примета или  нет, ведь котенок, первый вошедший в дом, оказался-то черным, они рассмеялись, и котенка решено было все же оставить, «на счастье». Так  у нас появился Барисик I. Впоследствии у нас всегда в доме водились только черные коты, которых мы неизменно назвали Барсиками, различая лишь по номерам престолонаследия...
-Вы опять отвлеклись, - вздохнула старуха, которой этот затянувшийся бред разговорчивого безумца уж начинал утомлять.
- Ну, а дальше. Дальше мы так и стали жить, на кладбище, всей семьей...
 Я с детства ни похорон, ни покойников нисколько не боялся. Напротив, нам, шпане, похороны — что праздник, а мой отец с ума каждый раз сходил, когда под окнами хоронили! Он уж и в райсовет звонил, и санэпидемстанцию вызывал: рулетками мерили санитарную зону, да только все напрасно. Как советская власть кончилась, так все и забили на скандальное кладбище в центре города. Для порядка огородили вдоль гаражей хлипкой сетчатой оградкой — и баста! Только на эту оградку уж никто не обращал внимание. Мы, ребзя, в ней столько потайных лазов понаделали, через которые, протиснувшись меж гаражей, можно было легко залезть на кладбище, что не счесть!
 А что безо всяких там оград «беспризорников»: жертв бандитских разборок, самоубийц там безродных, да бомжей всяких, случалось «за оградкой» прям у самых гаражей ночью «прикапывали», так на это жеж в лихие 90-е никто в внимания не обращал! Боялись присоединиться «к выморочной  компании», потому и не вмешивались!
 Обычно считается как, что те, кто живет у кладбища — самые что ни на есть счастливчики, поскольку доказано, что в загрязненной городской обстановке, именно у кладбищ бывает самый чистый воздух.
 И это действительно так. Только к «Красной Этне» это не относится. Представьте себе треугольник, густо поросший лесом времен раннего палеолита, вместо ограды, положенной каждому мало мальски порядочному погосту, с двух сторон огороженный сплошным рядом гаражных кооперативов, а с третьей глухой стеной и трассой, с которой с полного разгона на автомобиле можно было прямиком ворваться из этого бренного мира в тот - вечный, насмерть впечатавшись в глухую, бетонную стену. Чуть вытянутый  треугольник, который с одной стороны прижимает тот самый «Автоваз», бывшая «Красная Этна», и давшая погосту название, с другой через ряд гаражей, служащих естественной оградой, свалку человеческих останков теснит городская свалка, грязная предшественница Палатинского полигона, с третьего же угла по Удмурдской улице за номером 2 шести буквенных корпусов  отчаянно наступают бойни местного Мясоперерабатывающего завода, о котором во все времена ходила недобрая слава, что он также подпольно служит в качестве «креманки» — городского крематория, ибо в Нижнем Новгороде до сих пор не имеется ни одного крематория, однако, потребность в захоронении родственного невостреба от этого факта нисколько не умаляется.
И вот когда все эти предприятия начинали дружно дымить, город накрывало огромной, вонючей портянкой.
«Свалка горит!» - радостно кричали мы, ребята, и, похватав рюкзаки, бежали на перегонки на свалку. Горящая свалка — явный признак, что на неё  привезли что-то ценное, от чего надо было срочно избавиться, пока народ не растаскал.
 Случалось, что мы уходили с неё с рюкзаками, до отказа набитыми абсолютно новыми кедами или женскими чулками, что в те времена было огромным дефицитом.
Мы даже песню про то сложили:


Где крысы серую толпою,
Где кучи с мусором горят,
Шли разудалую гурьбою,
Шесть рюкзаков на трех ребят.



 Вообще та свалка была настоящим паломничеством отбросов человеческого общества. Здесь можно было встретить кого угодно:  от бомжей и пьяниц, до маньяков, бывших тюремщиков и выпускников психиатрических лечебниц. В тугие  годы развала советского союза случалось видеть и благообразных старичков, интеллигентно проковыривающих палочкой груды тлеющего мусора.
 И не удивительно, во времена тотального перестроечного дефицита, когда полки магазинов были девственно пусты, на свалке можно было найти все что угодно.
 Это можно сравнить разве что с тихой грибной охотой. Дело нехитрое: иди себе, смотри себе под ноги — чего-нибудь полезного да отыщется. Над головой чайки кричат — аж ушам больно. Грудь спирает от едкого дыма, так что невольно начинаешь закашливаться. А ты, преодолевая мучения, идешь смотришь, может быть там, или там, — и вот - оно! Схрон!
Мы, тогдашняя ребзя тоже были не промах, свои «хлебные» места на свалке столбили, при случае и конкурентов могли отпугнуть.
  Найдем бывало дохлую собаку, кишками вывернем, да и прибьем к кресту, «присобачим» значит, — это наш знак. Люди уж не ходили — боялись. Или крыс наловим, досками надавим, да по деревьям развесим — нам весело, а про кладбище разную чертовщину в газетах потом печатали. Вот народ и боялся с дуру. А мы со смеху урывались над глупостью то человеческой.
 За то мы себя гордо называли «красные дьяволята», как раз по названию погоста «Красная Этна» , ну, как в фильме том о «Неуловимых», неуловимыми и были, борзой ребячьей упиваясь. Только вместо кукушкой — кошачьими голосами наперебой выли. У кого лучше получится. Всю округу капуш свалочных  распугивали.
Одно страшно — возвращаться. Особенно, если завозился на свалке до темноты. Идти обратно домой приходилось тоже по «Великому Мусорному Пути» - небольшой тропинке между гаражами и кладбищем. Но трусить перед ребятами неудобно — пальчики крестиком за спиной зажмешь — и вперед.
Об этом темном пути давно недобрая слава ходила. Случалось, что мальчишек ловили и поднасиловали тут же, в канавах, между могил.
 Если все дороги ведут в Рим, то в Нижнем Новгороде все дороги так или иначе ведут — на кладбище. Так уж заведено со времен основания города. Из-за вековой безалаберности властей покойников почему-то хоронили не за городской чертой, как это разумно было положено и принято в других городах России, а устраивая скудельницы непосредственно прямо в городе, тем самым максимально сокращая расстояние между миром мертвых и миром живых. И, когда очередной погост банально переполнялся, его просто напросто сносили, предоставив освободившееся место застройки. Такова уж удивительная особенность нашего города — города на кости.
 Что касается нашего Ленинского района, то все неисповедимые пути следования человеческого стада так или иначе шли как раз по тому   самому злачному «Мусорному пути», огибающему кладбище «Красная Этна». Часто, желая сократить дорогу от школы до дома, тоже шли по этому пути. Страшно, а что делать — петлять то лишний круг кому охота.
 И вот после школы пошли мы с Мишкой проведать могилку Наташи Петровой, как я ему и обещал.
 Был ноябрь и уже темнело предательски скоро. Но даже в полутьме сгущавшихся сумерек я мог отыскать неприметную могилку Наташи Петровы.
 И, если мне случалось сбиться и заплутать «в трёх соснах» маленького кладбищенского треугольника, ориентиром на кладбище «Красная Этна» мне всегда служил так называемый «Домик Бабы-яги», возвышающийся ровно посреди кладбища. В шестидесятых годах какой-то оригинал соорудил на могиле своих родственников деревянную модель рубленной северно-русской избы, которую можно было заприметить издалека, как говорится: «К лесу задом, ко мне передом». Тут же, словно его спутник, другой «домик» - навес на четырех столбах над прахом двух цыганок. А дальше, сопоставляя расположение этих двух весьма приметных сооружений одно относительно другого, уже все ясно.
 Вот и нужный указатель с цифрой и буквой рядов. Мы уже повернули по знакомой тропинке, когда навстречу из-за поворота прямо на нас буквально вынырнула девочка, несущая довольно большой лоток с яркими цветами.
 Помню в первую секунду я ещё довольно удивился. И подумал, откуда в сей поздний час на кладбище может быть маленькая девочка, да ещё совершенно одна. Мне почему-то захотелось остановить, спросить о чем-то эту девчушку, быть может утешить её и показать верную дорогу, если она заблудилась. Но девочка, по — видимому, знала, куда шла, но сама испугалась нашего внезапного перед ней появления, и потому растерянно остановилась, не зная, что ей делать. Так мне, по крайней мере, показалось...
 Но вдруг, она громко вскрикнула, выронив лоток, загораживающий её лицо, и я увидел ЕЁ, ту, которая вот уж столько времени мучила меня в ночных кошмарах — Наташу Петрову, мою мертвую невесту.
 Помню, что почему — то в тот момент я даже не допустил мысли, что мог был призрак. И первой моей здравой мыслью было, что если её видел и Мишка, а этого нельзя было не заметить, потому что его рука в моей руке вздрогнула от неожиданности, когда девочка внезапно возникла из-за темноты поворота, то стало быть я теперь не сплю, и это не очередной мой ночной кошмар, и раз мы одновременно видим и я, и он одинаково, одно и тоже, то стало быть это  реальность, потому как вдвоем разом с ума не сходят.  Это уже я где-то читал в умных книжках.
 Далее все происходило по мановению секунды. Выронив поддон, девочка с криком бросилась бежать. Рассыпавшиеся цветы, опрокинутый лоток мгновенно вернули меня в действие.
-Стооооооооооооой! Стоооооооооооооой! Подождиииииииии!
 Ущипнув для надежности себя напоследок, и, убедившись, что чувствую боль, я что есть мочи бросился за ней.
 Мне хотелось встретится с Наташей. Расспросить её обо всем. То, о чем она так хотела мне поведать...
 Но она исчезла в темноте кладбищенского леса так же внезапно, как появилась.
 Я понял, что упустил её. Выдохнувшись от бега, потеряв всякую надежду, я теперь бессмысленно брел по кладбищу, натыкаясь на случайные могилы. Я и не заметил, что мой друг мишка, при мысли очутиться одному, среди мрачных кладбищенских плит, рванул за мной, когда я побежал за девочкой и теперь, так же вымотавшись бегом, беспомощно плелся за мной в двух шагах, более всего в жизни боясь потерять меня из виду и остаться одному, посреди страшного, темнеющего погоста. Теперь я знаю, что он думал тогда, что это я специально подстроил  ему эту шутку в отместку за то, что он, сбежав, так малодушно бросил тогда меня. Но я даже не думал о мести.
 Я не помню, сколько мы проходили так, но мысли, одолевавшие меня, были самые запутанные. Я думал о Наташе. События прошлого года снова вспыхивали в моем мозгу, мучительно отчеканиваясь в каждой малейшей детали.
 «Ты будешь искать меня повсюду и не найдешь», - прозвучали в моей голове  шепот страшного призрака. - «Не найдешь...найдешь»...
-Не надо могилы. Может, пойдем домой, - услышал я жалобное скуление за спиной. Это был Мишка.  Передо мной стоял уж не любопытствующий, насмешливый Мишка, который не верил мне, а жалкий, испуганный мальчуган. Мне даже стало гадко и жалко смотреть на него. И  в брезгливой раздражительности я огрызнулся ему:
-А мы и идем туда! (Куда конкретно, я так и не сказал).
 Но едва произнес я эти слова, как произошло непредвиденное. Свернув за очередной поворот, мы наткнулись на поляну, полную горящих свеч.


 В первую секунду небольшая поляна, заполненная мерцавшими повсюду огоньками свечей потрясла меня. Я почему-то не испугался, но невольно залюбовался чарующим зрелищем. Но в следующую секунду мое сердце прямо таки ушло  в пятки. Я увидел тех самых людей в черных капюшонах, что были на похоронах Наташи. Они стояли, склонив в круг головы над холмиком её могилы (видимо, мы вышли к ней с другой стороны) и, покачиваясь в такт песни, так же заунывно пели не по-русски, то самое, что напевали в день её похорон.

Schön ist die Jugend bei frohen Zeiten
Schön ist die Jugend, sie kommt nicht mehr
So hört ich oft schon von alten Leuten
Und seht, von denen weiß ich´s her.

Drum sag ich´s noch einmal, schön sind die Jugendjahr,
Schön ist die Jugend, sie kommt nicht mehr!

Es blühen Rosen, es blühen Nelken,
Es blühen Blumen und welken ab.
Ja, auch wir Menschen, wir tun verwelken
Und müssen sinken ins kühle Grab.

Drum sag ich´s noch einmal, schön sind die Jugendjahr,
Schön ist die Jugend, sie kommt nicht mehr!...

 Кошмарные видения похорон Наташи, пронесшиеся в моем мозгу, снова начинали воплощаться в жизнь.
  Увидев нас, сектанты, бросив петь, обернулись в нашу сторону...
 Мы сразу поняли все. Громко крича от ужаса, мы побежали. Как и тогда, за нами бросились в погоню два мужика.
 Через секунду нас схватили за шкирки. Обоих. И привели к освещенной  свечами поляне, среди которой горящим холмиком свечей возвышалась заветная Наташина могилка.
 На этот раз их было всего только трое.
 Двое здоровых мужиков и баба с ними. По видимому, баба главенствовала над ними, потому что, поймав нас, мужики поставили нас перед ней, словно перед начальницей, продолжая держать за шкирки, словно нашкодивших в амбаре пойманных зверьков.
 -Вот они! Сбежать хотели, гаденыши! Да не такое уж тут заведение, чтобы улепетнуть можно было!
 Баба сняла капюшон, и повернулась ко мне: в свете свечи, которую она держала в руках, я сразу узнал её. Это была мать Наташи!

-Я знала, что ты не выдержишь. Расскажешь. А ведь давал слово, чтобы  никому не рассказывать, - злобно прошипела ведьма. - Кто это с тобой, говори?!
-Это Мишка, мой друг! Он все знает! Он все равно видел, как вы поймали меня. Я не мог не рассказать ему, - попытался было отмазаться я.
-За это, любитель дармовой литературы, ты будешь наказан! Жестоко наказан! Как и твой приятель!
-Тетенька, не надо, пожалуйста, мы же ничего не сделали! - прося пощады, запричитал Мишка. Я стоял молча, не особо рассчитывая на пощаду.
-А ну, шкед, вываливай, что в рюкзаках! - грубо оборвали нас мужики. -
Тут уж не то что рюкзак вывалишь - из трусов сам выпрыгнешь — лишь бы не трогали. Вывалили, что было, аж карманы со страху вывернули, а у меня пятерка была, что родители на школьные обеды на неделю дали. Делать нечего, пришлось отдать. Жизнь то она дороже.
 Так, видно, компании этого мало показалось. Тетка та всерьез рассердилась тогда, нахлобучила мне шапку на глаза, так что я ничего не видел, а потом забила мне один карман мокрым снегом, а в другой камень холодный положила, сунула руки, проволокой связала, да толкнула вперед, и ну командовать камень — снег, снег-камень. Я посреди могил бегаю, да об углы оградок больно натыкаюсь, путаясь, где холодный камень, а где мокрый снег. А им что веселье -хохочут, как я споткнулся о надгробный камень, да нос разбил.
 А вот Мишка, Мишаня, молодец, оправдал таки свою кличку, толстый, что бутуз, однако, из закрытыми глазами в лабиринте могил ловко лавировал, уворачиваясь как шарик от удара.
 Но и этой забавы  ведьмаке  показалось мало, не хотела отпускать нас без «десерта». Велела мужикам спустить с нас штаны.
Мы, догадавшись, что над нами хотят надругаться, что щенки, заскулили:
- Дяденьки, миленькие, пожалейте, мы же и так все вам отдали!
-Вот отсосете друг у дружки, тогда не будем вас насиловать, - смеясь, то ли в шутку, то ли всерьез  ответила садистка.
С этими словами ведьма, иезуитски выкрутив мне фалангу пальца, так что я не мог дернуться, усадила меня на колени перед Мишкой!
-Соси, соси гаденыш, не то убьем тебя и твоего дружка и тут же закопаем!
Включив дурачка, я ещё переспросил.
-А что сосать?
-Член его соси, гаденыш, не то палец оторву!
 И в подтверждении своих слов она так больно крутанула фалангу среднего пальца, что та жалобно захрустела. Я взвыл от боли.
-Понял теперь, гаденыш, чего жизнь твоя поганая стоит.
 Делать нечего. Я обхватил губами его крепко пахнущий  мальчишечьими опрелостями крохотный член толстячка, и, стараясь не закусить, стал делать поступательные движения. По моему лицу текли слезы.
  Мишка стоял бледный, отупев от ужаса, готовый провалиться от стыда, пока я делал ему это. Казалось, унижение никогда не прекратится. В какой-то момент я даже при наловчился, отдаваясь темпу, который задавала мне мать Наташи, которая, плотно обхватив мою голову своими горячими, сильными ладонями, чтобы я нем мог вырваться; тыкала мою голову в пах товарища, и даже вошел раж, в угаре принудительного разврата потеряв уже последние крупицы человеческого достоинства. И когда, сделав  неловкое движение зубами, я все же прикусил товарищу тонкую кожицу члена, брызнула кровь. Вкус его крови показался мне приятным, я даже взглотнул. Мишка, навсегда утратив свою девственность, ревел от боли во весь голос, только тогда ведьма, отпустив меня, насмешливо скомандовала:
-Ну буде с тебя, довольно, кровосос!
 К чести своей могу сказать, что хоть до сих пор, я хоть и девственник, но минет  делаю отменно, как заправская шлюха. Нас этому быстро учили....

-Кого это нас? И кто «учили»? Вы постоянно говорите о себе во множественном числе.
-Нас...Впрочем, это неважно — старая, дурная привычка, так что не обращайте на неё никакого внимания.
-Хорошо, тогда позвольте  вам тоже дам один добрый совет. Как только вернетесь в камеру, особо не распространяйтесь о том, как  хорошо вы делаете минет. Здесь вас неправильно поймут.
-Не буду, но если меня попросят о минете, я должен буду ответить правду. Вы же знаете, мне нельзя по-другому.
-Довольно, продолжайте. Я надеюсь ещё закончить с вами сегодня, - От рассказа Некрополиста на лице старухи зияла мерзостная гримаса, которую она тщательно прятала за маской официального безразличия.
-...Потом дошла и его очередь. Я помню, как Мишку усадили передо мной на колени. Он ещё плакал и просил пощады, умоляя не подвергать его унизительной процедуре. Но его заставили, как и меня. Он взял хлипко. Знаете, как “девочка, которая хочет мороженого», и делал это с такой неумелой наивностью, что ведьма не выдержала и громко расхохоталась. Мишка сосал, сопя, как поросенок свинуху, делая глупейшие гримасы. И тут произошло непоправимое от внезапности ли её смеха или от глупейше вытянутой рожи Мишки, его по ребячье слюнявых губ, которые так неумело щекотали головку моего члена первым пушком усов, я описался. Опорожнился прямо  ему в рот . До сих пор не могу забыть Мишкиного растерянного лица, когда он сидел передо мной с полуоткрытым ртом, из которого во все стороны текла моя моча. Что происходило потом, я не помню, кажется его вырвало тут же, прямо на Наташину могилку. Это не осталось безнаказанным. Его схватили. Заломали руки. Принялись  лупсовать ногами. Мишка орал отчаянно. В какой-то момент мне показалось, что они просто убьют моего товарища. Рискуя собственной жизнью, я бросился вырывать его из рук озверевших сектантов. Удары посыпались и на меня. Но нас спасла моя загробная свекровь!
-Оставьте! Будет с них! Теперь они связаны навсегда! Пусть теперь остудятся малех в снежке!
 С этими словами, схватив нас за шкирки, она усадила голыми жопами в холодный снег,  и приказала нам медленно считать до ста, пока мужики нас за плечи держали, не давая встать. Так и считали, пока наши жопы не заиндевели.
 Тогда эти мужики, сняв штаны, помочились нам прямо в лицо, силясь попасть струями в лицо, и, на посошок «согрев» нас пинками под зад, при этом основательно обваляв в грязи, со смехом велели убираться проч, чтобы впредь никогда нас  не видели на кладбище, пригрозив в следующий раз, если застанут на могиле Наташи, убить нас по-настоящему.
 Мы с Мишкой так и дернули, ног не чуя. Да всякое бывало «замечательное», что теперь и вспоминать не хочется.
 Когда я вернулся в вымазанной куртке, без учебников, избитый в кровь и зареванный, мать только руками всплеснула. Давясь сквозь всхлипывания, я объяснил ей, что меня изнасиловал какой-то незнакомый мужик, который затащил меня за гаражи.
 Помню, как тогда мать  всю ночь проплакала надо мной. Она так и не решилась рассказать отцу о случившимся со мной, и мне не велела распространяться об этом, особенно в школе. Ведь  мужеложество тогда чуть ли не преступлением считалось. Даже если ты  жертва насильника, не считалось. Могли и в психушку упечь.
 На том все и забылось...