Смогла я дочь породить, смогу и  от беды пособить
Бабушка

  По счастью в ту ночь во квартале снова вырубили свет, и никто, «в свете вырубленных фонарей», не  заметил бегущую по улицам голую, окровавленную женщину.
 Она прибежала домой, не помня себя. Бросившись в постель, зарыдала, как раненое животное.
 «Наташа, нет не бывать этому никогда. Пусть лучше она умрет теперь, лишь бы только не видеть, что эти твари сотворят с её Наташей».
-Нет, не отдам! не отдам, - рыдала женщина, яростно стуча кулаками в подушку.
 Наташа проснулась от плача матери. Побежала в её комнату. Вид плачущей матери перепугал девочку, как и всякого ребенка увидевшего плачущую мать. Ибо  детство всегда пугается слез матери, потому как на подсознательном уровне, внушенным авторитетом родителей, тем что они всегда знают, что делать, мы не привыкли к мысли, что мать тоже может страдать, и как следствие страдания - плакать. А если мать плачет, то случилось что-нибудь ужасное и непоправимое, чему нельзя помочь, а лишь с соленым страданием в груди беспомощно переносить выпавшую на долю муку.
 Но зрелище, открывшееся девочке, оказалось ещё более страшным. Не обнаружив света в выключателе, девочка зажгла стоявшую возле прикроватной тумбочке приготовленную свечу ( в доме часто отключали свет из-за строящегося вблизи метро), и — тут же обнаружила, что мать была вся в крови!
 Побледнев как полотно, подумав, что мать ранили бандиты, она бросилась к матери.
-Мама, мамочка, что с тобой? Я скорую! Я позову скорую! Я сейчас, там автомат...к соседям...
 Не понимающая ничего, трясущаяся от ужаса Наташа было бросилась было на улицу, где был телефон-автомат, с которого жители дома вызывали скорую, ибо телефона в доме ещё не было, но мать кровавой рукой перехватила её.
-  Оставь! Не ходи никуда!
 Затем, утерев слезы, и как будто взяв себя в руки, женщина подвела дочь к зеркалу и показала дочери ритуальный нож! Её глаза сверкнули безумством! Наташа вскрикнула от ужаса, предчувствуя страшное, но  мать лишь грубо оттолкнула её.
-Нет-нет...Я сама во всем виновата. Так мне и отвечать.
С этими словами мать заперлась в туалетной комнате. Послышался шум воды. Женщина набирала горячую ванну, в твердом намерении вскрыть себе вены.
-Мама! Мамочка! Не надо! - орала Наташа, стуча кулачками, но мать уже не слышала её.
 Женщина только поднесла нож к запястью, как в эту самую отчаянную минуту, кран, вдруг, хрюхнул и захрапел, засасывая — это снова отключили  воду. О том, чтобы перерезать вены теперь не было и речи.
 Женщина бессильно опустилась на пол и, вдруг, — расхохоталась. Смех ещё более жуткий, чем плач, тем что одно походило на другое, сотрясало её тело, словно адский мем содрогал её изнутри.
 Наташа кричала, отчаянно молотила кулаками, но женщина уже не слышала дочь, адское зелье возымело свое вторичное действие — сознание оставило её, расплывшись в ватной неге небытия, женщина вырубилась мертвенным сном.
 Она сама не помнила, как заснула — прямо так голая,  на грязном коврике холодного пола ванны, не чувствуя ни холода, ни отчаяния. Нож, не исполнивший свей страшной миссии лежал рядом...
Прошло несколько часов. Наташа выбилась и только бессмысленно рыдала у двери, уж не думая увидеть мать в живых.
 
...Она  проснулась от того, что шумела вода — это дали воду, которая теперь стремительно наполняла ванну, угрожая перелиться через край. В ту же секунду она услышала звонок, и женщина поняла, что дали и свет.
 В надежде, что на крики соседи вызвали милицию, в последнем отчаянии собственного детского бессилия Наташа бросилась к двери,  открывать. На пороге стояла бабушка. 
 В руках старуха держала полные авоськи с дефицитными апельсинами и красными венгерскими яблоками — желанным лакомством советской ребятни. В любом другом случае Наташа тот час же радостно набросилась бы на вкусные бабушкины гостинцы, но вместо этого она бросилась к бабушке и громко разрыдалась:
-Бабулечка-а-а-а-а-а!  М-и-и-и-иленькая! Помоги-и-и-и-и-и!
-Знаю, знаю, - утешала её бабушка, гладя по голове. - Все знаю! На то и приехала!

Из ванны выползла растрепанная горе-мамаша. Увидев мать, она, ничего не сказав, бросилась к матери и громко разрыдалась...
-Ну что, доигралась, доченька? А ведь говорила, говорила жеж тебе не связываться....
-Ты же знаешь, со мной все кончено! Я продала душу дьяволу. Я навеки его, и мне уж не развязаться...Это конец, мамочка, они приговорили её! они убьют её!
-Ничего-ничего, не плачь, доченька,смогла я дочь породить, смогу и от беды пособить. Мы что-нибудь придумаем.  Бог не выдаст — свинья не съест. А Наташеньку-то им не отдадим. 
-Пособить?! От беды! Да, но что ты можешь сделать, мама?! Увезешь Наташу в свою деревню?! Но они отыщут её и там, как нашли моего мужа?! Помнишь тогда, на дороге. Я уверена, это они подстроили аварию Анатолию, чтобы скрыть его убийство, это они его убили его тогда, чтобы я принадлежала только им! Они повсюду — понимаешь?! От его слуг не скрыться! Все поздно, мама! Слишком поздно, я все решила, я должна умереть вместо неё!
-Никто не умрет! Слышишь! Никто! Ты только верь мне, да делай как я скажу...
-Но что ты сделаешь, мама?
-Раз приехала, стало быть помогу! - уверенно заявила старуха. - Спроси, откуда я узнала, что произошло, потому что беду на расстоянии сердцем материнским чуяла — вот тут. - Для убедительности старуха ударила себя кулаком в грудь. -  Яйцо разбила, а оно сгусток кровавый вывалило, стало быть знак, чтобы ехала к вам первым поездом, из беды спасать... Можно, можно выручить Наташу, да только нелегко то будет...
-Выручить...Как?!
- Не плачь, не плачь: слезами горю не поможешь. Так, череп Адамов, да опиум теперь при мне же.  Ты вот лучше приготовь все, что нужно: кальян, свечи,  да травки ароматные вот эти закури, поставь таз с водой. Посмотрим, что скажут духи.

 Утопающий хватается и за соломинку. Мать Наташи, не очень то веря во все деревенские бредни своей странной матери, все же исправила тот час же все так, как велела ей родительница. Когда все было готово, и душистые травы, тлея, начали наполнять своим ароматом комнату, пожилая женщина разделась донага и, распустив седые длинные волосы по лицу и тощим старушечьим грудям, принялась курить кальян, суя мундштук в узенькую щелочку волосяного пробора....
 ...Наташа ещё никогда не видела бабушку такой. С колен матери перепуганная девочка лишь с молчаливым ужасом могла наблюдать за действиями бабушки, столь непривычными и столь жуткими в своей дикой неестественности.
 Сделав несколько глубоких затяжек опиума, распространив вокруг себя облачко душистого дыма, от которого сладостно мутило в голове у Наташи, старуха медной расческой принялась медленно расчесывать длинные, седые волосы, бубня что-то неопределенное и тем жуткое. Несколько раз Наташа в процессе бабушкиной бубни  услышала свое имя, и поняла, что бабушка ворожило что -то о ней, и тем сильнее в страхе сжималось её маленькое сердечко, и крепче хотелось прижаться к матери.
 Вот бабушка, выпустив дымок из беззубого рта, опустила волосы в таз с водой, и, кажется, заглянула в отражение воды.
-Ну, что там? Что там видишь, мама?! - в нетерпении засуетилась мать.
Бабушка не ответила, а лишь сделала предупреждающий жест рукой, обозначающий «не мешай теперь, нужно набраться терпения  до конца». Наташа чувствовала, как мать пребывала в нервическим напряжении, и тем сильно сжимала её руку своей потной рукой...
 Бабушка, увлекшись странным и страшным действом, казалось, не обращала на них никого внимание. Но вот, снова сделав длинную затяжку, старуха откинулась, и, казалось, задремав, вдруг, куда-то в пустоту стала вещать  страшным, мужским голосом, в котором уже не чувствовалась голоса бабушки, а что-то неизъяснимо потустороннее и страшное — чужое, отчего по спине Наташи побежали мелкие мурашки. Она поняла — бабушка вошла в транс. С ней говорят духи Земли...В такие минуты её нельзя беспокоить.
 А бабушка вещала, гортанно и страшно, но теперь торжественно и ясно, нараспев, совсем как артистка в крематории:
Всё вышло из Беспредельного, туда и войдет.
Из Вспышки Духа Беспредельного родилась Вселенная, и явились Великие Боги.
Вырвавшись на свободу, Пламя Творения опалило Великую Бездну — Предвечную Тьму, в Которой было заключено всё, ставшее затем сущим.
Достигнув своего предела, Пламя Творения образовало окалину на границах, разделяющих опалённое Огненным Дыханием Рода и оставшееся во Тьме.
Так был положен Великий Предел в Беспредельном, разделяющий Внутреннюю Бесконечность и Внешнюю.
И ожила окалина, и заблестела чешуёй Великого Змея — о тысяче головах и о тысяче хвостах, и закусил Змей главами Своими все Свои хвосты, окончательно разъединив тем самым Свет и Тьму, Жар и Хлад, Сущее и Несущее, и будет так до Конца Времён.
Зрел сие Вещий Бог — Великий Пересмешник — единственный из всех Богов, Кто не обманулся кажимостью существования Великого Предела и смотрел на Беспредельное как на Единое.
И захохотал Он, увидев, как Светлые Боги готовятся дать отпор Богам Тьмы, и как Морок застит Им очи.
И оскорбились Боги хохотом Вещего, ибо не видели Они того, что видел Он, и не ведали Истины за пределами двойственности Света и Тьмы.
Он же сказал Им: «Вы — Одно». И не поняли Боги Вещего, и прокляли Его, говоря: «Ты не Наш». И горько усмехнулся Вещий неведению Их.
И рёк Вещий Богам: «Отныне Мои уста замкнутся для Вас, и то, что Мне ведомо, будет сокрыто в Молчании. Но то, что должно быть сказано — будет сказано: на птичьем языке — для Светлых Богов, и на змеином — для Тёмных».
И стало по Слову Вещего.
Люди-птицы принесли с Небес Слово Вещего.
Люди — змеи принесли из Тьмы Мудрость Вещего.
Но обычные люди не понимали и боялись их. Они убивали людей- птиц и людей-змей, и тем пришлось скрываться от людей.
Некоторые же люди стали использовать услышанное ими от людей-птиц и людей — змей во зло.
Тогда люди-птицы и люди-змеи стали использовать для передачи Учения тайные языки: язык птиц — для следующих Десным путём, и язык змей — для следующих Шуйным путём.
Надев на себя личины обычных людей, люди — птицы и люди — змеи стали сеять семена Мудрости Вещего в Сердца тех, кто был готов воспринять это Знание.
И многие люди приходили слушать рекомое людьми-птицами, как если бы они слушали рассказывающих волшебные сказки. И многие сторонились людей — змей, как если бы те были опасными безумцами.
Понимающих же истинный смысл рекомого людьми-птицами и людьми-змеями — и среди тех, и среди других были считанные единицы.
Но если даже один из десяти тысяч слушавших начинал слышать То, Что звучало за пределами слов — труд людей-птиц и тодей-змей не был напрасным.
Многие из тех, чьих ушей коснулись Слова Мудрости Вещего, не будучи готовы воспринять их всем Сердцем, сходили с ума.
Некоторые из числа услышавших начинали вдруг воображать себя людьми-птицами или людьми-змеями, и их гордыня губила их, ибо они переставали слышать то, что предназначалось для них.
И лишь немногие учились постигать Сердцем сокровенный смысл рекомого на языке птиц и на языке змей, и Сам Вещий вёл их по Стезе.
Слушай, о ты, кто дерзнул вступить на Десный или на Шуйный путь, ведущий ко Вратам Обители Вещего!
Есть Книга Голубиная — коя писана языком птиц, и есть Книга Глубинная — коя писана языком змей.
Книга Голубиная есть Книга Десного пути, а Книга Глубинная есть Книга Шуйного пути.
Десный путь отличается от Шуйного так же, как день отличается от ночи, а свет от тьмы. Но поистине, прочитавший любую из сих Книг до конца — постигнет Единую Действительность за пределами всей двойственности мира сего.
Познав суть вещей, постигший в Вещем Сердце своём Мудрость Вещего, запёчатлённую в Книгах сих, Духом своим сольётся с Духом Беспредельного, из Коего он некогда вышел.
Слившись с Духом Беспредельного, человек обретёт в себе невыразимое Понимание — паче всех слов и имён. Тогда человек становится самопосвящённым волхвом — потворником Вещего Бога, и Сам Вещий отныне будет говорить его устами.
Иногда его речь будет казаться несведущим жалким лепетом безумца, иногда — трубным пророческим гласом, поднимающим целые народы; иногда — песнями духов, принесёнными из сновидений, а иногда — утончённым Богословием, выраженным языком Высокого Любомудрия.
Но в Сердце самого волхва отныне и вовек будет властвовать Безмолвие. И что бы ни говорил он отныне, он всегда будет знать: Высшее Знание никогда не может быть выражено словами.
Но нечто должно быть сказано, семена должны быть заронены в землю, и то, чему пришёл срок быть проречённым в мире сём — должно быть проречено.
Потому следующие Стезёю Вещего Бога говорят на языке людей — с обычными людьми, на языке птиц — с теми, кто следует Десным путём, и на языке змей — со следующими путём Шуйным, равно сохраняя при этом Безмолвие в Сердце своём.
Совершая своё служение и следуя своему призванию, они сохраняют безмятежность Духа и невовлечённость в маяту мира сего, и Сам Вещий ведёт их по жизни — творит их руками, речёт их устами и зрит их очами: в земном зрит Небесное, в здешнем — Нездешнее, а во многом — Единое.
Так было, так есть и так будет!
От века до века!
От Кола до Кола!
Рёк Вещий — Владыка Вод:
Мудрость Моя — мудрость глубин, Книги Глубинной мудрость Змеиная.
В нижних Я — Змей Глубин, в Подземьи — Ящер у корней Древа.
Под небом Я — Синего камня Владыка.
В пучинах вод — трезубые вилы Мои белорыбицы плоть пронзили, и рыбья кровь вскормила див морских.
Сошедший в Чертоги Мои, смерти не убоявшись — узрит Меня лицом к лицу, и бесстрашие его рассеет сонмы дивии.
Убоявшийся же — потеряет разум и сам живот свой, и дивы пожрут его плоть и выпьют всю кровь...
 ...Наташа не понимала, о чем говорила бабушка, но чувствовала, как от странного, чужого голоса, исходившего от бабушки и тяжелого воздуха, пропитанного тяжелым туманом курений от жженой ароматной травы, наполнявших маленькую хрущевочную комнатушку, сладостная  измара просачиваясь ручейками, заполняла её голову, и она засыпала, помимо своей воли, и снился ей чудный сон, наполняя невиданными видениями.
...И чудилось ей в том сне, что будто бабушка подошла к ней, и раздев догола,   принялась одевать её в белое птичье оперение. Страшно не было Наташе, а даже смешно, от щекотки, и от того, что делала с ней бабушка. И сквозь сон чудился ей этот голос, говоривший торжественно и нараспев:
 -...Сам Солнце-Князь спускается в глубины Мои, дабы омыть Лик Свой в водах Моих.
Следуя за Ним — светлость Его обрящешь.
Истинно, так! Рёк Вещий — Владыка Чёрного Пламени:
В Чаше Моей — яд и кровь Змеиные.
Яд — Мара-Смерть, кровь — Жива Светлая: вместе Они даруют Бессмертие.
Чаша Моя — череп волота древнего, Огненной Кровью кипящей наполненный. А Змей, что рождается в нём — Багряный Плод Всемудрого Яблока.
В Огненной Крови сей — перерождение обретут готовые, иные же — сгибнут, чёрной накипью во тьму сойдя.
В извержении Чёрного Пламени из жерла Горы — узри Знаменье Моё!
То — пробуждается Великий Змей, и чёрный как крылья ночи Конь возносит Змееногого Седока в Обитель Отрубленных Голов, и Лунный Серп блестит в шуйце Приносящего Жертву.
Се — реку готовому. «Ведай мудрость Грядущего Вратами Смерти, а паче того — мудрость Возрождённого в Огненной Крови!»
Ибо есть мудрость Удаления — мудрость Десная, и есть мудрость Возвращения — мудрость Шуйная, коя ведома истинно Ведающим, возлюбленным детям Моим.
Не познавший таинств Смердящего Черепа — не постигнет таинств Благоухающего Плода. Не вкусивший смерти — не придёт к Возрождению.
Страшащийся жизни — не достоин жизни. Страшащийся смерти — не достоин жизни внове.
Пьющий Огненную Кровь из чаши, сделанной из Черепа — любим Богами и благословен Именем Того, Кто владычествует в Смерти.
Солнце на небе — отрубленная голова Трисветлого Бога, Чья священная Кровь — Ярая Сурья в обрядовой чаре Того, Кто владычествует в Смерти.
Испив из чары той — поистине в Бессмертное облечёшься.
...Видела Наташа, как бабушка, вдруг открыла принесенный человеческий череп,  и, осторожно сделав надрез на руке в районе запястья, покапала туда своей чёрной крови. Закончив кровопускание она дала череп Наташе, чтобы испить из него как из чаши...В любом другом случае Наташу тот час бы вырвало, но девочка понимала, что она теперь во сне, и эта странная игра бабушки начинала даже нравиться ей...Солоноватая кровь бабушки показалась её вкусной. И вот уже тело Наташино полегчало, и вот чувствует Наташа, что она — не девочка больше, а птица. И легко и хорошо ей, и так хочется улететь в дальние дали... И вот она уже бьется в руках бабушки, жаждя летать, а бабушка заботливо приговаривает, словно напутствуя:
Испив из  черепа предка — покровительство его в роду небесном обрящешь и вервь рода земного его продлишь, яко свою.
Испив из черепа врага — силу и славу его обрящешь.
Испив из  черепа друга — силу его в помощь себе призовёшь.
Испив из  черепа волхва — мудрость его обрящешь.
Испив из  черепа воина — силу и удаль его обрящешь.
Испив из  черепа купца — богатство его обрящешь.
Испив из  черепа оратая— могуту Матери Сырой Земли обрящешь.
На ограде черепа на кольях восставишь — станут в оберег.
На Капище черепа утвердишь — станут во связь с Иным.
Во доме недруга кощное сокроешь — то станет во смерть ему.
Обитель черепа почитай обителью не бессмысленной плоти, но разумной души.
Знак черепа почитай знаком подлинной — обнажённой — Действительности, очищенной от покровов маяты мира сего.
В пустых глазницах черепа почти Кощного Владыку — в правом, и Мару — в левом.
В провале носа — почти мертвящее дыхание Чернобога и разящие вихри Стрибога.
Во рту — почти всепожирающую пасть Ящера, Владыки Подземья.
В верхней части черепа почти Небесный свод.
Во темени — почти Предвечную Тьму, Непостижимый Исток и Начало всего сущего.
В зубах — почти поколения предков: с правой стороны — мужского пола, с левой — женского.
Остановив взор  очей и сосредоточив внимание своё на черепе, прозри Оком Духовным, как из Вечного рождается преходящее, облекаясь в плоть, и как затем из телесной оболочки высвобождается То, Что не подвержено смерти.
 Узри, как из Смердящего Черепа произрастает Благоухающий Яблочный Плод, как из смерти рождается новая жизнь, как Вечное Бытие совершает Великое Коловращение, возвращаясь к Своему Истоку, замыкая Велесов Круг — Коло Перерождений — Силой, рождённой в рудяном пламени священной Огненной Крови.

...Вот уже Наташа оперилась совсем  и может летать.
 Но, вдруг, зачем-то обернувшись,  видит позади себя идущего за ней страшного Великого Змея, о котором только что толковала бабушка: и точно: сидит страшный змеиный князь с короной на кровавой кляче, Наташа взглянула на ноги седока, и точно, как говорила бабушка, вместо ног толстый змеиный хвост расползается длинным удавом.
-Лети! - приказала бабушка.
 Страшно стало Наташе при виде кровавого князя с короной...И  замахала Наташа руками от страху и полетела, поднявшись над страшным Князем Тьмы, опираясь на воздух, словно голубка сизокрылая. Знает, что если не будет махать руками, то упадет прямо к нему в гиену кровавую, пожрет её князь. Судорожно машет руками, а держаться в воздухе будто все труднее, тело снова тяжестью наполняется, превращая её в девочку. Крылья оббились совсем, обтрепались, вот-вот упадет на земь, прямо в лапы  змею. Наташа лихорадочно машет руками, да кричит бабушке:
-Помоги! Спаси! Падаю!
Но бабушка уж где-то далеко, а страшный всадник — близко, и уж не слышит собственного голоса Наташа, и - падает...
Наташа проснулась от собственного крика. Вскочила, и обнаружила себя как ни в чем не бывало в постели. В комнате было прибрано, будто и ничего и не происходило. Никаких кальянов, черепов в комнате не было. Мать и бабушка, одетые как обычно, сидели и о чем-то тихо разговаривали.
«Ну, и сон же мне приснился», - радостно подумала Наташа, потирая заспанные глазки. Только теперь она поняла, что плачущая окровавленная мать, и нож, которым она хотела зарезаться при ней, и ворожившая бабушка, говорящая страшным голосом, и кровавый напиток, который она пила из человеческого черепа, и страшный всадник с змеиным хвостом — все это был один большой, страшный сон, который уже прошел.
 Она, улыбнувшись первому лучу, солнца, как лучшему другу, рассеявшему её ночной кошмар, тихо лежала в постели, притворяясь, что все ещё спит, желая послушать о чем же говорили мать с бабушкой.
 Но, едва она вслушалась, тут же кровь застыла в её жилах.
-Мы должны сами похоронить Наташу, до того, как её принесут в жертву...
-Похоронить?
-Да, так надо, дочка, пойми, - отвечала бабушка...