Кладбищенский тетрис

-А, что, уже утро? - заснувший Хузин протер глаза. Он и не заметил, что уснул сидя, за нардами, хотя до того никогда не засыпал сидя. На тумбочке стояла проигранная партия. Громкий возглас Москвина вывел его из гипотонического ступора, и Хузин непонятливо пялил глаза на соседа.

«Подумать только, ещё вчера он вообще не умел играть в нарды. Что же это за человек?»

- Халум, Иляс, подъем! С первыми петушками вас, товарищ! - бодро произнес Анатолий.

Это неосторожная фраза, могущая стать для Анатолия роковой в переполненной камере общего режима, по счастью была совершенно непонято Хузиным. Он словно бы не чувствовал ничего и не понимал, хотя точно помнил, как всю ночь Москвин что-то рассказывал ему, но что, он упорно не мог припомнить, о чем шла речь, хоть убей.

В это время в «хату» 248 снова «постучались».

-Хузин, передача!

«А вот и пообедаем!» - весело подумалось Москвину, в отличие от своего соседа, отменно отдохнувшему, будто он спал всю ночь. И в правду, Анатолий Юрьевич и тут не растерялся. Он тот час же напомнил Хузину о благородном тюремном обычае узников, существовавшим ещё со времен Людовика IХ Cвятого*, первому из французских королей, кому после последнего позорного возвращения из седьмого Крестового похода, закончившегося полным крахом и потерей войска, удосужилось честь озарить своим присутствием темницу, за его время пребывания на Мансурском этапе в Египте «заботливо» благоустроенному его разгневанными неудачей баронами . Так тот, сам почти умирая от голода, из сострадания разделил последний кусок просфиры с плененным с ним чернокожим сарацином, своим бывшим врагом, тем самым благочестивым поступком «преломления хлебов» обратив последнего в братскую веру Христа.

И ещё, прежде чем, Хузин ещё успел, сглотнуть слюну, от принесенных ему из дома барских яств, успел во всех подробностях поведать о благородных обычаях первых революционеров народовольцах, как те, пребывая в заточении в Шлиссельбурге, самой страшной темнице дореволюционной России, добровольно отказывались от привилегий, если эти привилегии не распространялись на остальных товарищей по несчастью.

Намек был понят! Трижды Хузину уж не надо было объяснять, ибо он понял, что этот доктор-лектор от него просто замордует историческими примерами пока не добьется своего, ибо познания сего человека казались безграничными, а язык неутомим. Вздохнув безнадежно, молча разделив содержимое «бердыча» со своим соседом, Хузин принялся за яства.

Анатолий Юрьевич добился своего. Продовольственная программа для двух человек причудой судьбы, заключенных в камеру-одиночку, была решена.

Со временем Хузин даже свыкся с тяжелым амбре соседа, до этого буквально выворачивающим его наизнанку. Его даже перестало тошнить, при виде того, как отвратительно ел Анатолий. Так и жили-поживали два узника - в тесноте, да не в обиде!

Тем временем, в связи с гибелью следователя, следствие и вовсе застопорилось.

А выходило все так, надо было раскрыть сами преступления кукольника, прежде чем доказать, что все преступления, от начала до конца были совершены в невменяемом состоянии, а сделать по всем эпизодам разом это можно было почти невозможно, тем более, что вторая экспертиза уже признавала Москвина частично невменяемым. Как всегда это бывает в нашей юстиции, телегу запрягли впереди лошади, пришпоривая последнюю в зад острым шомполом. И этот парадокс играл на руку Москвина, если узлы затянут с двух сторон одновременно, конца веревочки уж не найти, и он смело выскользнет из расставленной на него западни, превратив следствие в фарс безумства.

Москвин решил держаться до конца. А именно, правдами и неправдами затягивать следствие, насколько это будет возможно, до того, как предначертанное исполнится, и невинно осужденного Шарова наконец-то выпустят на свободу. Ведь только тогда Хозяин обещал ему свободу.

Так и получалось. Дело адского кукольника уже трещало по швам. Многие родственницы маленьких покойниц попросту забирали заявления из полиции, не желая разглашения вскрытия могил их дочерей. Это было на руку Москвину. Дело рассыпалось, как догоравшая в печи гнилушка.

В конце концов от могучего дела, насчитывавшего тринадцать полновесных томов, осталось все го лишь какая-то жалкая папочка, состоявшая всего из пяти эпизодов: четыре по выкопанным девочкам, и один факт осквернения воинского захоронения некой госпожи Моргенштейн, проявившую невероятную настырность в обличении преступления, свершенного над могилой её отца. Дело же разорения мусульманских погостов, не желая ворошить давнюю тяжбу с Олимжаном Орловом, решили замять к великому удовольствию двух сторон.

Тем временем настало время следственных экспериментов. И вправду, после сытной передачи, принесенной родственниками Хузина не мешало бы и поразмять ноги. Да и проведать дочерей надо было перед долгой дорогой. Попрощаться. Как знать, может быть навсегда. (К тому времени многих бывших куколок Москвина успели уж захоронить в дешевых фанерных гробах, прикрыв ненадежной зимней мосякой из снега и песка).

Первый визит на кладбище «Красное Этна». О-о-о-о-о, Некрополист вздохнул полной грудью, почувствовав себя с детства родных Пенатах, немного тоскливо поглядывая в сторону своего дома.

Между тем следственный эксперимент проводили вечером, предварительно оцепив кладбище по периметру. Сам Анатолий Юрьевич прикован наручниками к оперативнику. Как бы не сбежал. Все знают, каждая улка-проулка да рядок в чудовищном лабиринте могил ему известна. Нырнет в чащу и со всеми собаками не угонишься.

Но молодому парню, к которому прикован Москвин, отвратительно. Он чувствует, как рука начинает чесаться, словно что-то бегает по коже. А этот неотступный запах немытого, человеческого тела, которого не удалось вытравить даже дезинфицирующим ацетатным мылом, буквально бьет в ноздри. «Гнидушка проклятый, чтоб ты издох!» - насупившись, думает конвойный, которого вот-вот кажется вытошнит от столь близкого соседства. На лице Москвина все та же ехидная улыбочка, будто он знает чего, но ни за что не расскажет никому.

Вот и первая могилка - Марина Сааркисян. Десятилетней армянки. С могильного камня, подперев ручкой щечку, взирает хорошенькая длинноволосая девочка, будто желая изо всех сил понравится этому бренному миру.

Некрополист невольно останавливается, будто принюхиваясь. Процессия тоже останавливается.

На вопрос, Некрополист мечтательно отвечает:

-Да, она была одной из самых моих любимых кукол.

Больше он не говорит ничего.

К армянам у Анатолия Юрьевича отношение особое - трепетное. Одно время он даже изучал армянский язык, чтобы лучше понять древне арамейский, прототип иврита, на котором разговаривали в земле Иудейской во времена Иисуса Христа .

...Сааркисян Марина Арамовна. Арам в переводе с древне арамейского Благородный. Все благородство её отца, воплотилось в том, что за однажды дурно вымытую тарелку он до смерти прибил свою дочь, впрочем, на беду самой Мариночки до полусмерти. Мариночка ещё немного пожила, если это можно так назвать ту смертельную агонию, продолжавшуюся несколько часов подряд, пока «ехала» скорая. Когда девочка вернулась в сознание, с ней тут же случился припадок. Кровоизлияние достигла внутреннего полушария коры головного мозга. Врачи приехавшие по такой нескорой скорой уж ничего не могли поделать. Впрочем, столь скоропостижную смерть вскоре списали на падучую, которой Марина отроду не страдала. Вот такие строгие методы воспитания в кавказских семьях, где жизнь женщины или девочки ценится не дороже жизни, скажем, домашнего скота, за исключением, конечно, матерей, которых кавказские горцы всегда неизменно почитают.

Марина сама попросила удочерить её. Однажды, проходя знакомой тропинкой, я услышал плач. Мариночка жаловалась, что ей холодно, просила забрать её. Она говорила, что папа никогда не любил её и часто бил, а ей так хотелось иметь доброго, заботливого отца. После нескольких необходимых проверок, я так и сделал. Марина не подвела. Как и все кавказские девочки, она оказалась чрезвычайно послушна, уважительна к старшим. Никогда не бунтовала, как остальные.

Его заставляют показать, как он выкапывал девочку. Некрополист обходит могилку с одной стороны, потом с другой, словно заправский мастеровой, приглядываясь, примеряясь цепким взглядом. Оперативнику, пристегнутому к Москвину (именно пристегнутому, ибо арестант, чувствуя себя звездой положения, полностью захватил инициативу), чудовищно неудобно, ноги вязнут, в снегу, но, нечего делать, надо терпеть. А подследственный казалось бы увлекся и не замечает такой мелочи как наручник, начинает так яростно жестикулировать, что едва не въезжает парню в глаз.

-Сначала, - поучительным тоном доктора-лектора быстро говорит Москвин, - специальным щупом измеряю глубину могилки. Не дожидаясь разрешения от следователей, он показывает как это делает. Встает на колени. С деловитой клоунадой Марселя Морсо имитирует, как перебирает щуп руками. Вслед за ним на колени вынужденно плюхается и оперативник, прикованный к нему, и невольно повторяет те же движения. Они ползают в глубоком снегу, как два гея снеговика.

-Вот так и так, - объясняет Москвин. - Но до этого следует понюхать землю. Определить степень разложения тела. Москвин наклоняется, нюхает середину захоронения, откуда запах явственнее всего. - Потом со стороны головы, чуть вбок, аккуратно делается подкоп, «подруб», как я это называю. - Некрополист орудует невидимой лопатой, аж пот стекает с его шеи. Затем по желобу чуть вытягиваю гроб. Гроб вскрывается стамеской. Где стамеска?! - почти истерично кричит разошедшийся Москвин. Преступнику подают линейку, имитирующую стамеску — для безопасности. - Вот так. Медленно. Как ребенка. Головкой вперед. Это я называю «рождением» тела.- Москвин ползает по могиле, свершая странные телодвижения, все больше запутываясь в наручниках со своим конвойным. Получается что-то вроде тетриса. Когда-то модной американской игры причудливой переплетения тел, когда по очереди каждый играющий должен коснуться рукой или ногой обозначенной зоны...кладбищенского тетриса. Преступник так усердно копает линейкой, что его оттягивают, чтобы он снова ненароком не разрыл непрочную могилу любимой куколки.

-Ну, довольно!

-Как же я ничего ещё не показал. Затем зарываю, так чтобы ничего не было видно. Вот так! Вот так!

Мокрая мосяка летит в разные стороны, словно нарочно брызгами попадая в ненавистных оперативников, отчего те вынуждены отскакивать. Но все равно все уже перемазаны как свиньи! Оттепель.

-Прошу занести в протокол на схеме! Эх, без наручников я вам бы куда лучше показал, - многозначительно сетует Москвин.

Прикованный к нему несчастный, чувствуя, как горлу подбирается тошнота, орет:

-Да отцепите же от меня, наконец, этого придурка!

-Как же — отцепить. Этот мерзавец тут каждый проулок знает. Что нам потом по всем кладбищам ещё лет десять за ним гонятся?

-Не убегу, - ворчит Москвин. - Даю слово.

-Как же, белый колдун с темным прошлым. Верили мы тебе.

-Да черт с ним, отстегните! Под мою ответственность, - орет конвойный, чувствуя, что наручники уже примерзли к запястью вместе с проклятым колдуном, который в процессе работы буквально дышит ему в ухо своим смрадным дыханием.

-Ну смотри у меня, - насмешливо улыбаясь, грозит пальцем старший оперативник.

Но и это оказывается не просто. Собираются отстегнуть. Ключи выпадают в снег и безвозмездно теряются в какой-то норе. «Черт бы тебя побрал, Гнидушка!» - ругается про себя конвойный дергая руку так, что рука Москвина едва не выламывается из ключицы.

Дальше уж и вовсе смешно. Конвойный силится встать, но чувствует, что безвозвратно запутался. Двое связанных людей отчаянно барахтаются в снегу, пытаются подняться и снова падают в снежную кашу. Конвойный орет. Гнидушка, казалось смеется. Ему на руку поиздеваться над своими «заклятыми друзьями в погонах». Пошла потеха!

*Велика была доблесть Людовика IX, когда он собирал силы для очередного Крестового Похода. Что орлы на побоище слетались благороднейшие его рыцари Тамплиеры. Но, как говорится, возгордившегося да ждет наказание. Седьмой Крестовый Поход закончился для Людовика полным крахом и пленом, где он так нелепо подхватил жесточайшую диарею, и, будучи выкупленным, полным обосранцем был доставлен к себе на родину, где, наконец, бесславно умер от обезвоживания, избежав тем самым не особо благородным образом расправы от собственных баронов.