...по крайней мере, на время...
***

-Ты должен все им рассказать о невинно осужденном Шарове. Всё в точности, как я сказал. Иначе мое наказание никогда не кончится!
-Но не знаю никакого Шарова! Почему я должен рассказывать о каком-то Шрове, которого никогда не видел, когда сам нахожусь под стражей. Мне не поверят, мне и теперь не верят, даже по моему делу! - словно опомнившись залепетал Хузин, пятясь толстым задом от своего жуткого соседа.
-Поверят! - решительно заявил Москвин, властно протягивая руку над головой Хузина. -Ты должен сделать это, иначе некому! ТЫ ДОЛЖЕН СДЕЛАТЬ, ВСЕ КАК Я СКАЗАЛ! - повторяя по слогам в повелительно гипнотическом тоне произнес Москвин.
-А если я не сделаю этого? - сопротивляясь гипнозу,  парировал Хузин.
-Ты умрешь, - почти весело ответил Москвин, - Пойми, друг, я не собираюсь делать тебе зло, но заклятие, которое я на тебя наложил, обратной силы не имеет. Хозяин не прощает, когда его не слушают.
-Да, катись ты к черту вместе со своим хозяином!
 В ту же секунду Хузин почувствовал, как что-то сильно ударило по голове, и он стал проваливаться в никуда. И тут он оказался в аду! Тут было все в точности так, как рисуют ад  на старообрядческих иконах или страшных детских картинках . Хотя, огня и серы, и пасти Гиены огненной Ильяс не заметил, зато все было словно в дыму, словно он испарялся отовсюду. Здесь было трудно дышать, словно в парилке сауны, и каждый вдох давался с неимоверным трудом. Он и раньше испытал эти мучительные ощущения в детстве, когда, во сне, на него случайно на него неловко свалилось одеяло, и ему снилось, что он бродит по непроходимым джунглям, ища выход, было жарко и парко, и нечем дышать, и все это почему-то называлось «Африкой». И он не мог выбраться из неё.
 Но тут не было никакого леса. Пейзаж напоминал свалку. Где -то стояли заброшенные дома, напоминавшие усадьбы, с пустыми глазницами окон. Дома, где жили призраки. И, он, не зная что ему делать, опасаясь домов, ходил по свалке, обрезая ноги об острые стекла. Меж мусора копошились отвратительные создания, которые почему-то назывались крайдми, но что это такое он не знал, ибо даже страшно было взглянуть под ноги. Но он знал, что если не выберется отсюда, крайды сожрут его, начиная откусывать пальцев. Он попытался взлететь, чтобы поднявшись, оторваться от земли, но каждый взмах рук-крыльев давался ему все тяжелее. Он падал обратно на груды мусора, где ждали его эти мерзкие «крайды». Где - то над всем этим словно играл оркестр. Бессвязная, обрушивающаяся каменным водопадом музыка напоминала огромный, надвигавшийся карнавал инструментов.  Крики: детские, звенящие словно лезвие по стеклу — насмешливые, хохочущие, в хор оркестру распевающие какие-то странные песенки с непременно повторяющимся непонятным припевом — «манэ уране», перемежались с взывающими о помощи стонами грешников, третьи же голоса: странные и страшные словно механические голоса автоответчиков пытающиеся сказать, что-то ему, предупредить, что выходило у них с большим трудом «помоги» «смерть», «уходи», «не надо» всякий раз срывающийся в переходящий в звериные рычания хрип то и дело внезапно атаковали то правое, то левое ухо.  Теперь, когда сил держаться уже совсем не было, он видел, кем были те, кого называли крайдами: косолапые, безобразные  грязные полуголые не то маленькие люди, не то карлики в холщовых лохмотьях хватая его повсюду, тянули куда-то, толкая и не давай идти.
 И вот он видит, как в дыму пекла сам Владыко  восседает на троне! Его лик поистине страшен! Глаза горят красным огнем, который видно даже сквозь густой дым. Страшно рыча Хозяин говорит что-то повелительное ему, но Ильяс не слушает его, стараясь не смотреть ему в  глаза... «Господи спаси-сохрани...Во имя Отца и сына...Да воскреснет бог, да расточатся врази его»  Ильяс пытался творить молитвы, которых не знал, но тем только разозлил ад! Тут же страшная, волосатая рука потянулась к его шее и стала  срывать крест,  удушая цепочкой, а он не в силах сопротивляться от собственной параличной беспомощности, мог только прохрипеть в последней надежде спастись:
-Хорошо, я согласен, согласен!
 «Неужели, меня задушат собственным крестом». Надежды нет, остается только самому сбросить крест, и только он это подумал, чтобы сбросить крест, как рука отпустила его, и в ту же секунду он проснулся.

-Обед! Обед!
  Ворчливый окрик надзирателя заставил его очнуться. Он нашел себя лежащим на своих нарах в той же позе, как и уснул.  Ильяс ещё долго пытался понять где он находится, что с ним происходит, но не понимал. Вчерашнее воспринималось с трудом, словно нереальность в кошмарном фильме.  Записка, переезд, страшный кукольник,  Москвин, сидящий на его кровати, какой -то Шаров, которого маньяк заклинал спасти под угрозой его жизни, необратимое заклятье, видения ада, сатана, его обещание. «Конечно же, все это ему приснилось».
-Так я тебе взял, - услышал он знакомый тихий, мяукающий голос в углу.
 Хузин вскочил...Москвин как ни в чем не бывало сидел за столиком и с аппетитом уплетал арестантскую кашу.
  Хузин хотел спросить сокамерника о вчерашнем, о проклятии и зачем  Хозяин вызывал его на ковер, и что есть все таки  такое «мане уране» - два слова, которые буквально вертелись у него на языке, но чувствовал, что не может сделать этого, словно в горле застрял какой-то ком.
 Ильяс мог только сидеть и смотреть, как Москвин пожирал кашу. А он её буквально не ел, а пожирал  с каким-то особенным фанатизмом, словно  оголодалое животное, которого долго, очень долго не кормили.
 Дальше уж произошло совсем невообразимое. Москвин закончил есть кашу, поставил миску на пол, и, сев на колени, стал вылизывать её, лакая, словно дикая кошка, при этом Хузин с ужасом заметил, что язык у Москвина был нечеловеческим - неестественно длинным и сизым, и, и как-то странно изгибающийся кверху.
 «Нет, я сплю, конечно же я сплю. А этот  кошмар никогда не кончится».
 Ошалевший Хузин попытался ущипнуть себя, чтобы проверить правильность своей догадки, когда, словно услыхав его мысли, кукольник, чуть привстав на руки, повернул к нему облысевшую голову. Его до толе казавшимися серыми, глаза страшного некрополиста, теперь были мертвенно светло голубого цвета, мутные, как у протухшей рыбы и смотрели на него в каком-то пустом и одновременно диком и  неистовом животным взглядом бешеной собаки: в глубине этих глаз Хузин узрел знакомые красный огоньки.
-А-а-а-а-а-а-а-а!
Хузин закрыл лицо руками, ожидая нападения! Но ничего не произошло. Когда он открыл глаза ничего такого не было. Москвин, как ни в чем не бывало, преспокойно сдавал посуду в тюремное окошко.
-Ешьте, пожалуйста, а то остынет. Скоро обед закончится, - вежливо наставлял его мяукающий голос.
«Обед?! Сколько же я проспал?» - почесывая в голове, подумал Хузин, когда услышал ответ на свою мысль.
-Ровно сутки! - услужливо пояснил Москвин, словно прочитав его мысль. - Так сейчас еду все равно отберут - жалко.
 Хузин вскочил! Он все ещё спит? Хузин ущипнул себя за жирный бок — больно! Нет, не спит. Он бросил быстрый взгляд на руки сокамерника. Обгрызанные ногти в трауре, перебитые пальцы безобразно корявились в разные стороны, жирные  кисти, изъеденные зажившими язвами и оспинами,  поросли отвратительными кудрявыми волосами. Ему тот час же подумалось, что он только что трогал еду этими жуткими грязными и корявыми пальцами — и, как ни голоден он был, а есть Илясу совсем расхотелось.
-Не надо, ешьте сами! Мне принесут, - стараясь быть вежливым, ответил Хузин.
(И это была чистая правда. Что ни день родственники носили Хузину передачи — самые его любимые лакомства из  лучшего ресторана, так что он мог с легкостью отдать свой жалкий тюремный пай ненасытному сокамернику).
 Москвин набросился на порцию Хузина, с тем же неистовством, но все ж сдерживая себя в необходимых рамках. Он ел так одержимо, что казалось он хочет вместе с едой заглотать тарелку и ложку, прихватив и собственные пальцы в придачу, которые он то и дело облизывал, стараясь не проронить ни крохи, застрявшие в кучерявой шерсти.
 Глядя на волосатые руки Москвина, Хузину вспомнилась жуткая, волосатая лапа, душившая его цепочкой от креста, и, вдруг, он почувствовал себя — голым. Хузин схватился за шею — креста  не было! Расстегнутая цепочка , беспомощно болталась, зацепившись  в складках жира....Хузин стал лихорадочно шарить вокруг.
-Вы что-то потеряли? - спросил мяукающий голос.
-Нет-нет, ничего, - испуганно пролепетал Хузин, чувствуя теперь себя совершенно не защищенным перед страшным колдуном, но тем не желая показать свою безоружность.
 «Где он мог быть...Где?!» Хузин обшарил всю свою кровать. Одеяло, пододеяльники, простыни, подушки, наволочки и матрацы — все, безжалостно выворачиваясь, летело в разные стороны в поисках крохотного кусочка золота, который бы мог спасти его.
 Креста не было. Значит, это не выдумки - тот сон — все было правдой?
«А не схожу ли я и в правду с ума», - вдруг, почти весело подумал Хузин» «Почему бы и нет — ведь это и есть - психушка». От этой дикой и веселой мысли ему стало почему-то легко и весело.
 Он взглянул на Москвина. И, вдруг, что-то словно перевернулось в нем, Хузине... Сосед уж не казался ему таким безобразным, но тихим интеллигентным человеком, до трогательности смешным.
-А не сыграть ли нам в нарды, - предложил Хузин.
Москвин тут же согласился, умилительно добавив при этом.
-Только я не умею...