Неравный брак Иродиады

И когда возвращалась процессия из Иерихона на заупокойный пир по усопшему царю, то оказалось, что ворота Цезариума заперты, а мосты над рвом подняты. И когда приблизилась похоронная процессия, и в недоумении пожимала плечами, чтобы все это значило, то, откуда ни возьмись из-за скал, показались римские всадники и началась кровавая расправа. И, врезавшись в толпу, перебили мечами и копьями всех, кто был там, не щадя никого, ни жен, ни стариков, ни невинных детей, иных же, кто пытался бежать, потоптали конями.

А с царственного балкона дворца Ирода с горделивой змеиной улыбкой довольства взирала на кровавую расправу красивая и величественная, как прекраснейшая из египетских богинь женщина, чье имя было дано в честь величайших из царей, что правили землей Иудейской — царевна Иродиада. А в руках у ней повиснув, ерзая и кряхтя, словно упитанные розовые личинки, копошились двое спасенных младенцев — Филипп и Антипа, сыновей Ирода от Мариамны, законных наследников Иудейского трона, чудом спасенных от гнева кровавого отца. Но только одному из божественных близнецов суждено стать царем Иудеи. Кому из них оставаться в Риме в качестве почетного приживалы Императора Тиберия, быть может, разделив незавидную судьбу «рыбки» - мальчика для развлечения, маленького евнуха, чье единственное признание ублажать в термах ненасытную похоть правителя мира, а кому продолжить царственную династию Иродиадов — решит Рим, ибо оба близнеца, появились на свет вследствие кесарева сечения, и неведомо их первородство. Пусть же сей трудный вопрос престолонаследия решит сенат, ведь последнее слово за Императором Тиберием. В любом случае он не оставит племянницу* вдовой и согласится на её брак с одним из братьев, тем самым под покровительством Рима узаконив её регентство над Иудеей до совершеннолетия супруга.

И словно черная тень стояла за спиной Иродиады царица Саломея, и только этой страшной старухе было ведомо, что Филипп - старший из близнецов, ибо сама принимала роды у Мариамны. Да и был он всегда чуть крупнее брата, но заметно сильнее и активнее его и всегда доминировал над ним даже в колыбели. Так всегда бывает среди близнецов — ведущий и ведомый. И не было у Саломеи сомнения в первородстве Филиппа, ибо всегда знала это.

Филипп, вот кто станет новым супругом Иродиады по достижению совершеннолетия. Но будет ли ждать властолюбивая женщина разрешения регентства от Рима, словно бедная родственница милости, с самого начала рискуя получить от дядюшки ничего, быть может, только унижение, что хуже смерти, ибо ревнив Император Тиберий и подозрителен в страхе за собственную власть, и даже призрак Цезаря в лице покинутой внучки Цезаря Иродиады страшит его.

Опасения Тиберия не напрасны: та, в чьих венах течет кровь Цезаря, не станет идти по течению, довольствуясь волей дяди, когда может получить все царство, действуя самостоятельно не в качестве жалкой роли регентши при малолетнем царе, но полноправной царицы, законной супруги царя Филиппа! Брак должен состояться немедленно, и состояться по иудейским обычаям — вот единственный выход. Нужно поставить Рим перед фактом.

Aut Caesar, aut nihil Иного пути нет. Завтра же, не дожидаясь окнчания семидневного траура, в Иерусалиме будет объявлено о бракосочетании! И новая царица воссядет на Иудейском троне рядом со своим царственным супругом.

Было лишь два существенных препятствий к сей головокружительной брачной авантюре. Иродиада, племянница Тиберия, являясь свободной гражданкой Рима по римским законом не имела права вступать в брак с несовершеннолетним, то есть не признанным в правах гражданином, не достигшим десяти лет, кроме того продолжался траур по Ироду, а уже по иудейским законам во время траура по царю всякие человеческие увеселения, как-то бракосочетания были запрещены.

Но что с того. Сделавшая шаг, делает другой. А времени терять нельзя, ибо положение овдовевшей Иродиады теперь слишком шатко и неопределенно. Время лишь добавляло неопределенности, играя против неё. Время и нерешительность могли погубить её. Это Иродиада понимала хорошо.

Брак должен состояться, состояться в ближайшие дни вопреки трауру, здесь, в Иерусалиме, по установленным обычаям Израиля. К тому же, в пользу этого брака говорило то, что по закону левирата для сохранения родовой линии невестка, не поимевшая детей в предыдущем браке, в случае бездетной кончины мужа сочеталась с деверем, и дети, рожденные в новом браке, считались детьми, произошедшими не от зачавшего их, но от семени покойного мужа, а следовательно считались полноправными наследниками покойного. Архелай был назначен тем самым наследником трона ещё при жизни Ирода. На то было официальное завещание, подписанное самим царем.

И если Рим прикажет ей собственноручно умертвить обоих младенцев — она без сомнения сделает это, оставшись уж не регентшей, но царственной вдовой, как и единодержавной правительницей Иудеи, взыскавшей себе царство по наследию мужа, и тогда Риму остается лишь умертвить её, чтоб прекратить её царство.

Иродиада с брезгливостью взглянула на царственных близнецов Ирода. Кряхтящие, толстые младенцы, скорее напоминавшие розовые личинки мясных мух, копошились на шелковом ковре, зачерпывая только что произведенные собой фекалии и, хохоча, размазывали говно по глупым мордочкам друг друга, при этом смачно облизываясь и причмокивая, словно наевшись вкуснейшего щербета. Почувствовав, что ком тошноты подступает к горлу от несносных младенцев, Иродиада, чувствуя что, не выдержав, вот-вот сама придушит выродков, завопила:

-Са-ло-ме-я!!!

***

Семь дней продолжалось свадебное торжество. Трубят трубы в Иерихоне, так что уши глохнут, и слышно их завывание до самого Иерусалима. Во дворце Ирода свадьба. Столы ломятся от угощения, а вино льется рекой, и нет конца и края у этой реки. Музыканты, танцоры, акробаты, уродцы, дрессировщики и фокусники, непрестанно сменяя друг друга, развлекают гостей, доставляя невиданные доселе зрелища, обильно приправленные пряностью востока и порочностью роскоши Рима.

Лишь застывшие на белом мраморе капли крови царя из его страшных язв, которые нет возможности отмыть никакими средствами, все ещё напоминает о недавнем мрачном прошлом. Но проворные слуги уж прикрыли их коврами, заставили обширными вазами с цветами, чей аромат кружит голову в любовном истоме.

Семь дней длится торжество. И вот уже сорок прекраснейших дев в белом одеянии несут ароматические светильники и миртовые ветви, приготовляя брачное ложе новобрачным.

Сама невеста в роскошно белоснежном одеянии невинности с венком на голове из позолоченных оливковых ветвей на распущенных волосах вступает в дом младенца-мужа, кому неведомы ещё земные заботы. Новобрачного, не умевшего толком ходить, на золотой шелковой подушке вносит во дворец на руках его кормилица. Глупый, толстый младенец удивленно таращит круглые, зеленые глаза, не понимая происходящего, и что от него, собственно, теперь хотят. Лишь его детская золотая корона с обильно свисающими до самого лица монистами, водруженная ему на голову немного развлекает его позвякивающее чистым звоном роскошной золотой побрякушкой. Кряхтя и пыхтя, он то и дело намеревается своими сучащими, неловкими ручонками поймать и дернуть за монетку, чтобы окончательно стянуть всю корону и проверить уже её на зубок , но ловкая кормилица всякий раз предотвращает его врожденное детское любопытство, вызывая досаду взвизгивающего, недовольного рева у маленького Филиппа, который при каждой неудачи с неустанной кормилицей отчаянно ищет глазами своего брата Антипа, чтобы привычно выместить свою злобу на нем, куснув за ухо, а может огреть кулачком по голове, но, не найдя, взвизгивает ещё сильнее, и, переходя в дикий рев, отчаянно капризничая, что есть мочи молотя кормилицу руками и ногами.

В почтительном поклоне застыли многочисленные гости и приветствующий новобрачных народ, едва пряча усмешки, чтобы, не фыркнув, не рассмеяться, подумав о непорочности невесты и мужественной доблести жениха, обязанного исполнить свои супружеские обязанности первой брачной ночи. И все злее едкие уста насмешников, судачивших о неравном браке. Иродиада ещё не переступила порог брачных покоев, а в народе уже слагают про них анекдоты. Но как говорится, смеется тот, кто смеется последним, ведь ради трона и власти приносились куда большие жертвы.