Глава 5. Кто осмелится противиться силе царя?!

Горе мне от семьи Воэта - горе мне от их палок,

Горе мне от семьи Анапа - горе мне от их слов,

Горе мне от семьи Кятроса - горе мне от их пера,

Горе мне от семьи Исмаила, сына Фаби - горе мне от их кулаков,

Все они первосвященники, а их сыновья казначеи,

а их зятья - начальники, а их рабы палками бьют народ.

Как, как мог доверить свое царство этому ничтожеству. Но факт был налицо -он сам, собственноручно, едва не разрушил свое царствие, разделив между наследником Архелаем и двумя малолетними сыновьями Мариамны, тем самым по смерти отдав на растерзание славу великого трона своего, славу своих бессмертных свершений, достигнутых нечеловеческой силой воли своей.

Но нет — довольно слабости. Слабость непростительна сильным! Он должен снова взять все в свои руки. Он воссоздаст династию с чистого листа, породив достойного правителя от чрева цезарева, в котором он уже видел свою овдовевшую в столь юном возрасте падчерицу Иродиаду.

Ему уже за семьдесят. Что ж, он старец. В такие годы расслабленное болезнью тело жаждет покоя и умиротворения, но ему царю победителю, царю строителю все ещё нужна буря! И что не под силу простому смертному, под силу ему, царю и герою, своими великими деяниями и подвигами уравнявшему свое имя с бессмертными царями и героями Эллады. И никогда не отступал Ирод, ещё при жизни прозванный Великим, перед невозможными трудностями, даже перед самой природной стихией, ввергающей в трепет всякий человеческий разум, и в силе опустошительного землетрясения в Иерусалиме, разрушившим Великий Храм, что не оставило камня на камне от оного могучего хранилища ковчега, воздвиг он величественное здание заново в ещё большем блеске, великолепии и пышности! И наверстал на воротах его золотого орла — символ могущества власти Рима и власти его, написав внизу недвусмысленной записью : «Сий храм воздвиг Ирод, великий герой Рима и царь его»

И после того, что он сделал для них, фактически воссоздав Иерусалим по новому, Римскому плану, ознакомив евреев - сих жалких плебеев, что, изроду испражняясь на улицах, подобно скотам, что никогда не ведали о водопроводе, а от первородных дикарей их отличало лишь то, что после смерти их зловонные тела священники с церемонией обмывали перед погребением, с последними достижениями цивилизации, его, великого царя и создателя Иудейского государства, собираются судить, как еретика, цареубийцу и простого разбойника. Они скинули с ворот золотого орла — символ его царственного могущества и могущества Римской власти, избив его многочисленных наместников, они глумились над всякой властью, стоявшей над ними, признавая лишь своих религиозных вождей, даровавших лишь призрак свободы в пришествии освободителя израильского народа - Мессии.

Что ж, да будет так! Он явится на их суд, но только посмотрим, кто будет судьей на этом суде! Кто осмелится перечить слову великого царя в его присутствии!

Решения царя внезапны и неотвратимы. Никто не может предугадать их, как никто не смеет противиться им! Внезапность и воля — вот главное оружие Ирода. И словно девиз Цезаря правит деяниями его: « Veni, vidi, vici»*

*«Пришел, увидел, победил!»

Одно лишь отличает Ирода Великого от Великого Цезаря, зачастую царь Иудейский, вооруженный восточной хитростью, идет не прямым путем, а ортодоксальным, выбирая, казалось бы, самый трудный и нелепый шаг. Однако, нелепость каждый раз срабатывает. Ирод всегда наносит удар, где меньше всего от него ждут. Таким способом мнительному тирану уж не раз удавалось избежать предательской засады! Кто знает, не повелевает ли решениями великого царя простая монета подброшенная вверх. Но воле сильного человека проторены все пути, а силе не к месту страшиться судьбы, но лишь повелевать ею.

Что ж, они ждут его на севере - в Иерусалиме, чтобы расправится с ним, но он пойдет на север, длинным обходным путем - через Дамаск — чрез самое гнездо предателей. Он явится туда, где меньше всего ждут его прихода, в их логово. Он явится туда, где его первый военачальник и бывший соратник и правая рука Ирода Некст, которого перед лицом Рима он самолично возвел на сирийский престол в качестве наместника, в расслаблении победы над своим бывшим хозяином и в ожидании его свержения, дремлет, почивая на лаврах в собственной роскоши, окруженный богатством и негой пышностью своего многочисленного гарема.

Что ж, посмотрим что скажет на это Некст, когда в царственной порфире под звуки фанфарных труб он, Ирод, всем величием своим въедет в Дамаск, когда ошеломленный мелоко лавочный, торговый народец давно покоренной Римом Персии в своей плебейской ничтожной глупости примется приветствовать его как своего повелителя, приняв его за самого Императора Рима, приехавшего навестить свои владения.

Ирод велит принести ему свои лучшие облачения из золотой парчи и царственного пурпура, достойного богатством роскоши лишь самого Великого Цезаря, а, может, и превосходящий его. И возведя на голову высокую парадную корону, велит седлать своего лучшего драконьего коня, разумного и преданного, как собака, что лишь по одному слову сам бежит к своему хозяину, подставляя крутой бок, огненного коня с изогнутой лебединой шеей и раскосыми как у лани глазами, чьи ноги подобно струнам, что в дальних походах не брезгует сушеным человеческим мясом пустынных мумий давно поверженных царем воинов. С собой Ирод берет лишь несколько новых человек из личной охраны, зелотов и монкуров - самых преданных рабов своих - человеческих существ, лишенных в младенчестве родителей и родины, как и родного языка, на которым и которым они могли говорить, но тех, кого подобно римским гладиаторам сызмальства подвергаясь жесточайшим физическим тренировкам, учились лишь одному — убивать в беспрекословной подчиненности своему царю. Их около пятидесяти воинов, но нет более жестоких, безжалостных, как нет более преданных в мире существ, чем личная гвардия царя Ирода — немая гвардия палачей.

Утром, ещё до восхода солнца Ирод в окружении своей малой гвардии и несколькими придворными слугами тайно выступил на север в Дамаск в обход Иерусалима. Ирод не искал легких путей, а, напротив того, все ещё опасаясь народной мести и всевозможных ловушек и засад, словно рыскающий в округе хищный зверь, всячески сторонился населенных пунктов, даже небольших оазисов, где их мог бы ждать отдых, вода и пища, прижимаясь к дикому пустынному нагорью, граничащему с бесконечностью смертоносной пустыней Аммана, где заблудившегося путника подстерегает лишь одно — смерть, ибо невозможно найти обратную дорогу из ада, едва ты вступил в него. Его храбрым воинам не привыкать к трудностям больших переходов: к леденящей ночи пустыни, испепеляющему солнцу дня и всякому отсутствие воды лишенного жизни засушливого каменистого плато, где только сухой ветер обдувает оголенные, пыльные камни, где воют тайно барханы, напевая песнь пустынных демонов Зазейля. Поход рассчитанный на внезапность должен сохраняться в тайне.

На рассвете следующего дня показались птицы, свидетельствующие о приближении жизни. И вот уж, едва рассвело, как зеленое обрамление финиковых пальм, словно бесконечный океан зелени защищающий жизнь от натиска горячего дыхания пустыни, показался вдали на горизонте - оазис, указывающий дорогу к городу. Надо торопиться, пока окончательно не закончилась темнота, и стражники, стоящие на башенных воротах, не узрев малочисленность Иродового войска, не приняли оборонительные меры, заперев ворота.

О, Леванта*, ты прекрасна в лучах восходящего солнца! Недаром же тебя именуют второй Землей Обетованной!

Однако, надо предупредить нежелательное развитие событий, иначе будет слишком поздно. У Ирода был свой план. Он посылает своих придворных глашатаев, чтобы те возвестили о прибытии в город великого царя Рима. Нескольким людям из гвардии он велит рассредоточиться в четырех концах Дамаска и громко трубить фанфары Римского Императора.

Психологическая уловка сработала. Народ, в недоуменной растерянности испуганно перешептывается. Многие в ужасе спешат домой, так и не открыв свои лавки. Но больше любопытствующих, желающих узреть Римского Императора, правителя, которого они никогда не видели «в живую». Город бурлит в предвкушении «цирка», именно так в понимании городского обывателя и выглядит Рим, «цирка», о котором так много наслышаны от караванщиков, хотя никто никогда не видел этого «цирка», как и самого Римского Императора — царя царей, что правит ими посредством тетрарха, и не представляет ничего о том, но только лишь как о великолепном зрелище, которого доселе невиданном, в котором так или иначе каждый волен впихивать свои заветные и даже дикие разнузданные фантазии, никак не вписывающиеся в реалии скучной, обрыдшей жизни: от боя белых медведей с моржами, до публичного развращения множества девственниц прямо на арене.

О работе никто уж не думает. На многих окнах в знак приветствия и бесконечной покорности императору, Римскому Царю Царей вывешены белые материи — знак подчинения и преклонения над превосходством силы и власти.

Когда послышался протяжный вой римских трембит, восхваляющих мощь Рима и славу его Императора, стражники уж не сомневались, что человек на великолепном коне, одетый в золотую парчу и высокую корону, что, отражаясь на восходящем солнце испускала необыкновенное сияние, подобно божеству Соляриса, коему тайно преклонялись жители Дамаска, есть тот самый «царь Великого Рима». И многотонные кованные двери городских ворот, торжественно скрипя, распахнулись перед мрачным ликом безжалостного и хитрого царя Ирода.

До самого дворца его провожали крики восторженного ликования толпы. Многие бросали цветы, предусмотрительно сорванные с клумб и подоконников. И, о ужас, ещё не ведая о событиях в Назарете, выставляли своих младенцев в окна, протягивая розовые, младенческие ручонки в знак римского приветствия царю царей. Ужас дурного предчувствия мурашками пробегал под золотыми одеяниями блистательного всадника, когда Ирод среди шествия, вдруг, заслышивал детский плачь - неизменное упоминание о своих кровавых преступлениях, но здравый смысл ещё преобладал, и уж он заставлял себя думать, что то уж славно, что эти плебеи ничего не знают о нем, что слава его ужасных подвигов тирана и кровавого героя Рима ещё не достигла этих варварских пределов. Значит, выходило все так, как планировал Ирод: персы ничего не знали о подлинном царе Ироде, но приветствовали его как Императора Рима. Безумная авантюра, основанная на невежестве толпы, удалась!

Такого триумфа царь-завоеватель не испытывал уж давно.

Взбодренный духом от удачного расположения звезд, что предсказывал ему его придворный звездочет, он рано утром въехал в Дамасский дворец. Побледневшее лицо Некста, двигалось ему навстречу в приветственной полу-улыбке деланной радости от встречи давно не виденного брата. Несмотря на то, что Некст как всегда старался выглядеть невозмутимым, в глазах его Ирод читал растерянность и животный ужас. Теперь Ирод мог просить, чего угодно, ибо знал, что страх, парализующий волю, делает людей податливыми рабами.

Дворцовый приветственный церемониал занял немного времени, как после обильной трапезы Ирод, уединившись с Некстом во внутреннем саду дворца, сразу же приступил к делу. Нужно было торопиться, пока лазутчики не доложили об истинном количестве Иродова «войска», вступившего в древний город Дамаск.

Не пришлось и уговаривать Некста. Боясь расправы лишь только за одно подозрение в его участии в заговоре, трусливый тетрарх сразу согласился на все условия своего бывшего начальника, и дал нужное число воинов, как просил тот, лишь бы страшный гость , под звуки императорских фанфар вошедший в город на правах хозяина, поскорее покинул его. Более того, в доказательство к благосклонности к Ироду, трусливый римский наместник даже назначил его правителем прилегающей к Дамаску обширного и богатого района Келессирии с резиденцией в городе Шомрон. Теперь, заполучив сие назначение, ко всему прочему, этим формальным назначением соправителем главнейшей Римской провинции, Ирод получал официальный статус верховного римского чиновника, а, значит, находясь под официальной защитой Рима, обретал и личную неприкосновенность, и мог безбоязненно вернуться в Иерусалим, как свободный римский гражданин. Этим формальное, но столь важным назначение лишь способствовало росту и влиянию престижа кровавого царя. Но и этого показалось мало Ироду, ведь он хорошо понимал, что на суде Синедриона он будет выступать уже не в качестве судьи, как было до того в Цезариуме на суде Мариамны, который по существу устроил он сам, но обвиняемого. А следовательно, как всякому обвиняемому судом, ему нужно было доказать свою невиновность. С тем он заставил написать Некста подметное письмо Гиркану с предложением оправдать его за недоказанностью улик, подкрепленным недвусмысленными угрозами в противном случае.

И когда две тысячи отборных наемников персидской армии, уж присоединившись к личной гвардии Ирода, шли усмирять Иерусалим, сам Некст, охваченный ужасом расправы, переодевшись в женскую одежду, уж тайно бежал из Дамаска в Рим окольными путями. Но не уберегли трусливого тетрарха и эти меры. Едва покинув городскую черту, он тот час же был схвачен воинами Ирода и предан позорной смерти путем отсечения головы. Столь явный свидетель был Ироду ни к чему.

Теперь, получив необходимую военную помощь, Ирод был не сокрушим в своей мощи.

Но достаточно ли количество войска?! Две тысячи против десятков тысяч иудейских патриотов, что, находясь в Иерусалиме, горели жаждой отмщения царю-тирану за убиенных своих детей и поруганную веру отцов своих воевать до последней капли крови.

Великий Цицерон, прославившийся в веках силой искусства своего красноречия, и с меньшим количеством обращал в бегство целые армии лишь силой одного своего могущественного слова! Властолюбивая харизма Великого Цезаря позволяла проделывать ему то же самое, но в абсолютном молчании одним своим появлением на поле битвы.

У Ирода нет ни того не другого. Где в чести сын эдомита - бывший погонщик верблюдов, захвативший царственную порфиру разбойничьем путем, чье изначально подвластное правление обусловлено лишь подчинению власти Рима.

Где в чести царь, не знающий грамоты. Да и в речах своих кровавый тиран немногословен, ибо по природе своей заика, и обделен ораторским талантом. Кроме того, латынь для него чуждый язык, и говорит он на ней столь медленно, что ему приходится растягивает слова, тщательно подбирая оные, лишь бы не совершить невзначай какую-нибудь позорную ошибку, лишь бы не выдать того позорного факта, что он до сих пор ещё слабо владеет языком Великого Рима. Постоянные походы и великие стройки почти не оставили времени для обучения.

Не имея ни того, ни другого таланта следует полагаться на хитрость и правильный расчет, на храбрость и бесстрашие уверенности в себе — иного пути нет!

Но что стоит две тысячи Иродова войска против целого города Иерусалима! Достаточное ли количество, чтобы, не проиграв сражения, с честью выйти победителем лишь силой устрашающего трепета перед собой, силой, которую он понял и всецело испробовал собой на слабом человеческом стаде.

Достаточное. Достаточное, чтобы, не претерпев унижение, (как вышло когда-то в первом Египетском походе Ирода, когда его, как пойманного лазутчика Октавиана, связанного железными цепями с позором волокли через всю Александрию во дворец, привязав за лошадиный хвост, чтобы представить наслышанного подвигами бесстрашного героя Рима перед очами его низвергнутого им Императора), с честью войти в город победителем без единого сражения. Ирод, опытный и хитроумный стратег, рассчитал все верно — до мелочей. Как кобра наносит точный удар, так же внезапно и непредсказуемо, но точно действует кровавый правитель Иудеи.

Суд Синедриона был уже в самом разгаре. Преступнику выносили смертный приговор, когда в зал заседания ворвался сам обвиняемый. Оставив большинство своего войска и персидских наемников за стенами Великого Храма, Ирод явился в сопровождении такого отряда телохранителей, который по сравнительной малочисленности своей не мог возбудить опасений в Гиркане, но вместе с тем был достаточен, чтобы в случае необходимости защитить самого Ирода в суде.

Оторопь охватила всех присутствующих. Некоторые, кто ещё с минуту тому назад мнившие себя великими судьями Израилевыми, повставав с своих мест попытались незаметно ретироваться, но тут же были решительно осажены обратно сильными руками Иродовых телохранителей.

Ужас смерти читался во всех побледневших лицах примолкших судей. Лишь по старческому, ссохшемуся как папирусная бумага лицу предателя Некста проскальзывала самодовольная улыбка. В его тощих, испещренных многочисленными излияниями подагры руках уж показался небольшой свиток — то самое письмо Некста, которое было написано под давлением Ирода. Теперь от этого маленького свитка зависела жизнь Гиркана, жизнь, которую подлый царь ещё надеялся сохранить, полагаюсь на давнюю дружбу с Иродом.

И встав перед ошеломленными первосвященниками, с видом торжествующим победителя воскликнул громко тогда царь Ирод:

-Вот он я, перед вами! Кто осмелиться судить меня?! Кто осмелиться противиться силе царя?!