Глава 4. Тиранов не судят

Знайте, что настанет день, когда тот, которого вы сегодня боитесь осудить, вас самих осудит на смерть!

Книга Бытия

Ежели все умолкнут, то камни взопиют.

Где предел власти Ирода — его нет. Где предел жестокости, упившего крови царя — его нет. Кто остановит его — никто. Взошедший на крови Хасманейских царей, безродный сын погонщика верблюдов, убивший царя, чтобы самому стать царем, не остановится не перед чем. Власть ради власти. Власть, пощады не знающая ни к кому, раболепствующая лишь перед одной силой — Римом, что стоит над ним. Это он вручил власть восточному тирану, это он усадил его на сей кровавый трон, самозваного царя, что при жизни удостоил себя титулом Великий!

Не лучше ли умереть, чем жить в вечном страхе перед жестоким тираном. Не лучше ли умереть, чем жить рабом, если нельзя бороться. А есть ли выбор у целого народа - покориться - умереть или бороться, бороться, чтобы жить.

Плачь по невинно убитым младенцам перешел в ропот. Ропот в все нарастающий вопль всенародный возмущения, взывающий к справедливому суду над тираном.

Синедрион кипит. В качестве прокурора выступал первосвященник Аристобул, брат жены Ирода Мириамны, сын убитого Иродом законного царя Иудейской земли Александра Янная, - молодого первосвященника, которого народ иудейский почитал за второго царя Соломона за многие милости и справедливости к себе, наследника рода Хасмонейского по царственной линии, которого народ хотел видеть на престоле, как по мужеской линии законного царя и своего заступника от владычества Рима. И не дрогнул голос прекрасного юноши, обвиняющего Ирода в страшных злодеяниях, не усомнился и в приговоре он — смертная казнь тирану! Смертная казнь детоубийце! Смертная казнь подлому самозванцу и цареубийце! Иного и быть не может. Всякому пролившему царственную кровь — смерть!

Говорил так Аристобул, не как первосвященник, но как сын убитого, но не предавшего своего царства царя Яная:

Знайте, что настанет день, когда тот, которого вы сегодня боитесь осудить, вас самих осудит на смерть! Дороги назад уж нет, ибо превзошли все преступления назвавшего себя царем Иудейским всякую человеческую чашу терпения, и нет прощения его злодеяниям!

Говорил же он так, гордо вскинув голову с красивыми, длинными волосами, и лишь иногда презрительно озирая колеблющееся священство во главе с собственным дедом по материнской линии — свергнутым царем Гирканом II, что после казни своего зятя Александра Яная трусливо отдал свой родовой трон тирану, взамен сохранения собственной жалкой жизни в качестве первосвященника. Но после жестокой казни Иезекии со товарищами в Галилее, обличавшего Ирода, как самозванца, разбойного погонщика верблюдов, убийцу, что однажды присвоил себе перед Римом имя римского прокуратора Иудеи Антипатра в качестве его сына, предварительно безжалостно избив настоящих сыновей Антипатра Фазаила и Феррора по дороге в Рим, куда они ехали, чтобы получить по смерти отца свое наследство в виде тетрархий Галилеи и Переи, страх перед не знающим пощады тираном во многих колеблющихся человеческих сердцах был ещё слишком велик. Народу же, присутствующему на храмовой площади уж нечего было терять. Многие взывали к отмщению тирану, не боясь смерти.

И когда Аристобул закончил свою пламенную, обвинительную речь, и обратил свое чистое, прекрасное лицо в толпу, послышались одобрительные возгласы. Народ иудейский сплотился с Синедрионом в едином патриотическом порыве, когда после столь внушительного воззвания, большинство священников тайным голосованием вынесли обвинительный приговор убийце.

«Смерть тирану! Смерть убийце наших детей!» - слышится повсюду. Отцы убиенных детей точат ножи, предвкушая сладость мести. Матери, взывающие Бога ко мщению за убитых младенцев своих, в исступлении заламывая руки, танцуют прямо на улицах, дико хохоча и скаля зубы. Око за око! Зуб за зуб!

И, видя, что многие поддерживают внука, не как первосвященника, но чуть ли не мессию, снова содрогнулось сердце трусливого царя Гиркана. Дело зашло слишком далеко. Тайком посылает он гонца с запиской, чтобы предупредить Ирода о заговоре: «Суд вынес приговор. В Иерусалиме царя ждет неминуемая смерть!»

Ирод — тиран, но Рим, под чьим владычеством его многолетнее царство, полученное незаконным путем через многие преступления, приучил его к подозрительности и осторожности, порой граничащей с паранойей.

Теперь ясно — измена во дворце. В любой момент по решению Синедриона его могут свергнуть и привести в цепях в Иерусалим, как разбойника, самозванца и убийцу и, прежде чем Рим вступится за своего наместника, он будет казнен самой постыдной казнью — распятый, посажен на кол, как полагается детоубийцам. Смысл заговора ясен. Он, царь, не только осмеян , но спровоцирован. Сомнений нет, все эти «волхвы», «кудесники», твердившие о родившемся в Назарете царе Иудейском подосланы предателями «ряженые», чтобы он, царь, сорвавшись в гневе, дал столь веский повод к расправе над собой. А что может взывать к мести, чем плачь убиенных младенцев. Что может быть ужаснее преступления детоубийства. Ничто!

Чу, кажется, он слышит, что где-то плачут младенцы. Ирод остановился, затаился, весь превратившись в слух. Нет, показалось. Он снова стал ходить взад и вперед, отсчитывая шаги в абсолютной тишине тронной залы, продолжая мыслить.

И этот приговор Синедриона как нельзя кстати разожжет народную месть, но зато теперь нарыв заговора вскрыт, и он точно знает, где искать его начало - заговор во дворце. Иначе быть не может. Он знает, кто воткнул ему нож в спину - Мариамна. Его собственная жена. Жена, ненавидевшая его и никогда не скрывающая своей ненависти, как к тирану, как к убийце её отца. Никогда не скрывала горделивая царица своего презрения к тому, кто, убив её отца царя Яная, силой взял её замуж. И несколько раз из её прекрасных уст вырывалось презрительное : «безродный погонщик верблюдов!», «цареубийца!». И в тысячу раз лишь силой власти своего единственного слова он мог лишить её жизни за подобные дерзкие слова, но тысячу раз не делал этого, потому что любил её, любил преданно и страстно, как можно любить женщину, жену . Ведь даже такие чудовище способно на любовь. Именно её мольбами он пощадил её брата — Аристобула, и, кастрирован отрока для предотвращения династии, отправил его в Иерусалим на воспитание к первосвященникам. И вот теперь, созрев, царственный змееныш обнаружил способность кусаться. О, как он сожалел теперь о своей слабости.

Будто снова где-то послышался детский плач. Теперь яснее и отчетливее. Звук, который разрывал его сердце. Звук, который он не мог просто выносить, особенно теперь, после своего жестокого приказа об убийстве Назаретских младенцев. Звук, что был для него хуже всякой пытки. В глазах будто бы потемнело и наполнилось кровавым туманом. Он взглянул на трон — весь трон был алый, но не от царственного пурпура и золотой парчи, а от стекавшей с него крови. Крови, убиенных им младенцев. А на кровоточащем троне сидел некто, черный и безликий.

-Ты кто? - охрипшим голосом спросил Ирод.

-Я — твоя тень, - ответил тот. - Когда тебя не станет, я буду править вместо тебя.

Дерзость самозванца разожгла в Ироде ярость. Схватив нож, он ударил его. Ещё и ещё — в самое сердце. Тень не шелохнулась, и продолжала сидеть, ведь она была лишь тень, его тень.

Плачь множества младенцев становился все громче, разрывая голову.

-Нееееееееет, не надо! Не надо! Прекрати!

Зажав уши ладонями, Ирод завопил. Припадок скрутил его старческое тело в конвульсиях!

Когда он очнулся, поверженный приступом на полу, то нашел подле себя сидящую Мариамну, что гладила его волосы, запрокинув голову чуть назад. Это всегда помогало выйти из приступа. Подле стояли две служанки, держащие колыбель с его маленькими сыновьями Филиппом и Антипой.

Так вот откуда плач, радостно подумал Ирод. При виде сыновей все вызванные мрачными раздумьями кошмары, терзавшие его до этого, мгновенно улетучились. И словно что-то посветлело внутри.

-Они прелестные, правда, - ласково сказала Мириамна. Расторопные служанки уж подносили колыбель с царевичами к Ироду так, чтобы их царственный отец мог получше рассмотреть их. Младенцы в золотых царственных кипах, на этот раз мирно спали, склонив головки и обняв друг друга теплыми, розовыми ручонками.

-Как Кастор и Полидевк. Божественные Диоскуры, царственные близнецы. Твои дети.

-Мои ли?! - Ирод резко отвернулся, оттолкнув колыбель. Подозрительность, затемняющая его черную душу вспыхнула с новой силой. Упоминание о подложных престарелому царю Тиндарию «отроках Зевса» лишь разожгло его новую ярость ревности к Мариамне. Не вздумала ли она, согрешив с его полководцами, ещё раз потешаться над немощью старого мужа.

-Как ты мог подумать такое! Как ты можешь оскорблять свою царицу подобными подозрениями! Помни, я была за тебя, даже, когда моя собственная мать, умоляя меня продолжить месть за наш род, подбивала меня отравить тебя, при помощи подосланного виночерпия, уверявшего, что в порошке любовное зелье! Я не согласилась тогда принимать в этом участие, я пошла против неё, собственной матери, потому что уже носила их под сердцем их, твоих детей! Ради них я готова была простить тебе убийство моего отца, ради них я, смирившись, заставила себя полюбить тебя, как мужа, как моего повелителя, моего царя.

-Молчи, молчи, Мариамна! Ещё одно слово!

-Прости повелитель, если я разгневала тебя. Но знай, что я люблю тебя! И эта любовь будет навеки с тобой!

-Твой брат сегодня вынес мне смертный приговор в Иерусалиме, и после того ты наивно полагаешь, что я поверю твоим уверениям в преданности и любви ко мне! Ты смешна, женщина! А ведь я любил тебя. Ради любви к тебе я пощадил твою мать и оставил в живых твоего брата, которые всегда жаждали моей смерти больше собственной жизни. Вот видишь, царственный змееныш ужалил меня слишком скоро, едва только подрос.

-Но я ничего не...

Ирод предупредительно поднял руку.

-Зато теперь я знаю, любовь — это слабость. Слаб, кто любит женщину, ибо он всегда уязвим перед ней. Ты всецело воспользовалась моей слабостью. Но довольно! Сегодня ты наконец-то предстанешь перед судом, как изменница, покушавшаяся на жизнь царя. Он определит твою виновность. Стража!

-Я приму любое твое решение, царь. Но знай, чтобы ты не думал обо мне, я всегда была тебе верна. Мне не в чем оправдывать себя!

-Несчастная, неужели ты ещё думаешь, что после всего твои слова имеет какое-то значение для меня?! Уведите!

Начальник стражи Соем схватил её за руку. Но царица презрительно одернула её и вышла сама.

Суд был скор и несправедлив. Ни слова в своё оправдание не проронила на суде Мириамна, лишь с презрительным укором глядела она в глаза тирану так, что Ирод, в котором все ещё жила любовь к Мариамне, не в силах вынести этого взгляда — отвернулся. Суд вынес смертный приговор, ибо никто из судей не посмел перечить царю. Не дрогнула гордая женщина. Не опустила голову, но с царственной осанкой покинула она судилище, чтобы умереть, умереть, как царица.

Но медлил с исполнением приговора Ирод, пребывая в глубокой задумчивости. Сомнения разрывали его на части.