Царица Саломея. Роман.

Глава 1. Предсказание

 На Иерусалим надвигалась буря. Это чувствовалось по тяжелому, ледяному воздуху, несшему с собой клубы удушливой, едкой пыли, шедшей из пустыни. Солнце ещё не успело закатиться, но в этот час было почти темно, только мрачные завывания ветра за стенами дворца бередили и без того мрачные мысли великого царя, не давая ни минуты сна, рождая давящую, свинцовую боль в голове Ирода.

«Царь! Царь! Царь!», - беспрестанно твердил он себе, метаясь из угла угол своих покоев, словно загнанный в клетку дикий зверь. – «Значит, они утверждают, что этой ночью предстоит родиться Великому Царю, который превзойдет его по могуществу во много тысяч раз, тот, что станет правителем мира, подобно самому великому Риму, тому, которому поклонятся все народы мира, подобно живому Богу». И подавления в висках приводили к тому, что живо вспоминались предначертания древнего пророка: И ты, Вифлеем-Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле и Которого происхождение из начала, от дней вечных. И от того ярость накатывала на тирана, и, стиснув зубы до скрипа, поминутно сжимая ладони кулаки до хруста в фалангах пальцев, казалось, он уж не владел с собой, от собственной злобы отчаянно круша все, что попадалось ему под руку, и только в одну гаденькую мысль обрывались его тяжелые, нестерпимые, словно гнус непрерывно жалящих муравьев, думы: «Где, где же этот проклятый кастрат?! Почему до сих пор не идет?!»

В своем гневном нетерпении Ирод уже хотел сам пойти к Гостевому павильону, и, поддавшись ярости, вопреки незыблемым законом гостеприимства, требующего полной неприкосновенности гостя в доме хозяина, самолично допросить принесших дары чудесному младенцу, если не могуществом собственной власти, так в случае молчания или упорства последних пытками выведать, правда ли родился тот царь, которому волею судеб причисляли чуть ли не за Мессию - освободителя народа Израилевого - тот, кто свергнет его земное владычество, дарованное Римом. Кроме того другие вопросы роились в голове безжалостного тирана, словно назойливая летняя мошка, не дававшая ни минуты покоя и чна. Кто они такие, эти, называвшие себя волхвами, кто и зачем послал их в этот далекий путь, откуда и куда идет эта троица, упорно не назвавшая своих имен, но именуемые лишь себя Царями Востока. Слишком уж много вопросов, на которых он так и не добился внятного ответа, испытывали его терпение. «Нет, это надо выяснить здесь и сейчас!» Ирод уже хотел исполнить свое намерение, как наконец, услышав робкие шаги за дверью и чуть слышный стук деревянных каблуков своего евнуха, весь превратился в слух.

Пригнутая в подобострастии к грозному царю маленькая фигурка главного евнуха Эномая, верного дворцового слуги Ирода, и его посыльного-скорохода, тихой змейкой скользнула в покои. Стараясь не смотреть в глаза Ирода, ибо страшен был взгляд грозного царя, евнух чуть слышно услужливо зашептал:

-О, мой повелитель, все сделано, как вы велели. Снотворное зелье из настоя опия и корня мандрагоры возымело свою силу, так что, можете быть спокойны, до утра наши гости не проснуться. Они ничего не заподозрят, как кроме в собственной невоздержанности в вине, и как только они проснутся, чтобы продолжить в путь, ваши верные солдаты тот час же двинутся по их следам и убьют младенца.

-Вы хорошенько заперли наших гостей?!

-О да, мой повелитель. Двери гостевого павильона заперты на несколько замков, их скрепляют могучие цепи в толщину с человеческую руку. Кроме того, стража приставлена у дверей, а тройное оцепление верных вам солдат окружают дворец охраняет его снаружи, так что можете быть совершенно спокойны, мой повелитель, не то что человек, но и мышь не проскочит.

Ирод подал небрежный знак рукой, показывающий, что его нерасторопный посыльный может быть свободен. Откланявшись, евнух удалился,

Что ж, так лучше...Не стоит торопиться применять силу там, где можно применить хитрость. Так говорит Великий Рим, никогда не гнушающийся интригой. В любом случае, этому младенцу не спастись от него. Даже призрак тени возможного соперника не должен лечь на его трон!

Сняв тяжелую корону и развалившись на своей императорской куруле, Ирод наконец мог откинуть голову, дав измученному нервным напряжением телу долгожданный покой. Сделав из золотого кубка два глотка кроваво красного вина, настоянного на меде и свежей бычьей крови только что заколотого быка, он почувствовал, как от железистого напитка сила и царственное спокойствие, обычно затмлённое гневом или же жестоким унынием, стали возвращаться к нему, а головная боль отступала, замещая ватной тяжестью в висках. Приятная испарина расслабила тело. Однако, сон никак не шел, хотя буря давно закончилась, так же внезапно, как и началась, и сквозь разошедшиеся облака проступило чистое, темное, ночное небо.

Проклятая бессонница. Сколько же можно мучить... Может, в том была виновата эта глупая луна выступившая из-за туч мрачным, кровавым диском, а, может, эта странная, огромная, яркая звезда под ней, так режущая глаза, что от её пронзительного свечения не спасали даже двойные шелковые занавесы.

«Что бы это значило?» Ему тот час же вспомнилось, что в пророчествах древнего пророка Михея, предсказывавшего рождения царя царей, «когда же сойдутся три звезды в одну, и воссияет ярче солнца то светило, родится тот младенец в Вифлееме, что станет Царем Иудейским, и падут перед ним все цари земные».

«Иди по звезде…по звезде и найдешь того младенца», - как отголосок мучительной головной боли твердил в его размягченном зельем сознании голос, похожий на голос гнусного дворцового карлика.

Неужели же его время пришло? Это и есть конец его царствования, и уж ничего поделать нельзя, ибо, что сказано в Книге Судеб, чему написано на небесах, того уж нельзя было исправить волей земного человека, будь даже царя. Ничего. Приход Мессии — его гибель.

«Нет, нет, надо все выяснить до конца! Что бы там ни было! Теперь или никогда!»

-Дворцового звездочета сюда!

Человек без возраста и пола, в черном клобуке преклонено вошел в покои царя, держа свиток в руках, будто пряча под складками длинного хитона. Звездочет этот происходил из Халдейских мудрецов, другие же говорили, что он выходец из Вавилона, черный жрец богини Лилит, изгнанный с родины за тайное колдовство над принесенными в жертву кровавой богине мертвыми младенцами, однако ни те , ни другие сведения не подтверждались. Что ж, народу свойственно придумывать всякие небылицы над гойями.

Но дыма без огня не бывает. Однако Ирод безоговорочно доверял своему звездочету, не раз прося благословения звезд перед важным военным походом, и каждый раз звезды предсказывали удачу.

-Что это сулит мне? - Ирод указал на звезду, не дававшую ему спать.

Человек словно только ждал этого вопроса, он тот час же развернул свой сверток с какими-то странными чертежами и тощим, бледным пальцем, указывая на пересечение линий в центре круга, заговорил ужасным старушечьим голосом, в котором слышался и скрип старой повозки, и воронье карканье, и хрип умирающего старика, что в общем вместе производило жутковатое и таинственное впечатление вещающего пророка.

-О, мой повелитель, эта светящаяся, подобно солнечному светилу звезда, которую вам суждено узреть перед собой, есть слияние божественного Юпитера, Сатурна и воинственного бога Марса, свидетельствует об апогее вашего царственного возвышения, Ибо пришло уж, настало то время, когда превзошло ваше величие всех царей земных прошлых и будущих! Триумф ваш наступил! Подобно той звезде воссияет ваше величие среди человеческого рода людей, озаряя божественным светом великие дела ваши! Да, будут повторять ваше имя в веках, да превзойдет оно славное имя самого великого Цезаря!

Слова звездочета понравились Ироду. Больше всего тиран ценил лесть и громкие слова придворных. Кроме того, слова звездочета утешили его царское самолюбие, в очередной принося покой самолюбования.

И вот Ирод мощно хлопнул три раза в ладоши. Звездочет исчез, пятясь задом у выходу в преклоненной позе, но тут же появились две рабыни. Одна, сев у изголовья царя, оголила свою огромную, смуглую грудь, с темными, как две жирные черносливины сосками. Другая, та, что присела в ногах царя, словно послушная кошка, принялась ласкающими, но проворными движениями расстегивать его пояс, схватывающий золотой порфир царственной туники…

Вакка и Порфира! О, эти великолепные наложницы, привезенные из далекой Ливии. Только они, эти два единственных живых существа на всей земле, могли угодить жестокому царю в его плотских утехах. Не даром же он заплатил за них успешному синайскому работорговцу 400 ауеросов за каждую, когда как за простую рабыню полагалось лишь 20. И хоть ни красотой, ни молодостью не славились эти рабыни (скорее эти женщины были даже весьма безобразны и грубы), но своими необыкновенными любовными умениями стоили всего золота мира.

Первая, Вакха, была его кормилицей, что кормила царя своим грудным молоком царя, утешая его неизведанной им материнской любовью. И уж давно не помнила эта женщина как родила своего первенца, что, избавив мир от собственного ненужного, жалкого существования, умер сразу после родов, так же как собственного настоящего имени, которое когда-то дала ей мать, лицо которой она так же давно забыла, но лактация, как последствие несбывшегося материнства, пребывало в ней всегда с неисчерпаемой силой незатухающей Этны. И уж много детей из знатных римских семей вскормила она своей собственной грудью. И теперь он, величайший царь этого мира, наслаждаясь, сладостно втягивал её жирное, как у верблюдицы, пахнущее мочой и сладким миндалем человеческое молоко, пока она расчесывала его густые, черные кудри , чуть тронутые сединой, золотым гребнем, напевая тягучую колыбельную песню своей давно забытой родины.

Вторая же, Порфира, славилась своим искусством куртизанки. Лишь

одним прикосновением языка эта удивительная женщина могла возбудить плотское желание в мужчине, вызывая семяизвержение, подобно извержению вулкана.

Прошли уж те времена, когда чуть ли не каждую ночь целый гарем из прекраснейших одалисок услаждал разнообразные плотские желания великого царя. Когда сорок девственниц каждую ночь были наготове у входа мраморного павильон, этого божественного чистилища разврата, чтобы быть отданным великому восточному тирану по первому же его требованию. И уж ничем не уступали оргии Мраморного павильона прославленным вакханалиям римского острова Капри с его пристанью наслаждений, ни по разнузданности, ни по роскоши. Но, в отличие от Императора пресыщенного роскошью Рима Тиберия, сколь быстро истощились мужские силы его ставленника Ирода в бесконечных завоевательных походах и великих стройках, что теперь все его плотские желания, уж приносящие не страсть, но лишь утешительное отдохновение уставшему от государственных дел царственному туловищу, ограничивались двумя этими грубыми, немолодыми рабынями, несмотря на то, что его пышный гарем по-прежнему насчитывал до тысячи прекраснейших юных невольниц из всех уголков земли, многим из которых будет так и не суждено в своей жизни познать мужчину.

Когда все закончилось, судорога блаженства пронеслась по телу царя, и долгожданный сон наконец завладел Иродом. Он не помнил как уснул…