-Владимир Петрович, - задумчиво повторила Шилова имя отчество отца, теперь уже ничего не понимая, словно бы во сне школьного кошмара стояла за партой и, не имея возможности решить простейшую детскую задачку, пыталась сложить дважды два на пальцах.

-Он не мой отец, он мой создатель, - таинственно ответил молодой человек.

-Создатель, - так же растерянно повторила за ним Шилова. - Отец- создатель…он же и создатель.

Не в силах переспросить, ибо не понимала ничего, она продолжила слушать историю. А молодой человек, продолжал, как ни в чем не бывало.

-Он стал нашим спасителем. Нашим защитником. Отцом, возле которого мы стали считать себя его семьей. Он изучал этих детей, он ухаживал за ними, каждый из нас был для него как родной ребенок. Он любил нас. Быть может, единственный человек, который бы способен полюбить несчастных, коих ужаснулась бы и родная мать.

Уже позже в клинику стали поступать Чернобыльские мутанты . «Умирашки» - так небрежно называли их бездушные медики, бросившие их сюда. Они, и в правду, слишком быстро умирали, эти несчастные. Чернобыль не был запланирован, как человеческий эксперимент изначально, и воздействие грязного автогенного атома на природу человека невозможно было предугадать. Мы хоронили их в простых могилах с казенными арматурными крестами. Мы ухаживали за этими могилками, хотя многим из них не дано было даже имени. Хоронили под одной общей фамилией Демихов, фамилией отца, имена же придумывали им сами, иногда посмертно.

Потом интернат закрыли. Из тех выживших остались только мы — горстка несчастных детей, ставших взрослыми. Отец передал мне все свои знания, и я продолжил его дело после смерти, как его приемник, как его заместитель, как врач. У него не было своих детей — он взял меня из детдома, дал свое имя, он создал из меня свою копию, своего клона.

«Клоуна», - автоматически повторила про себя Шилова, и некстатливый, смешливый мем в отместку чуть растянул кончики её губ.

Нам некуда было идти, ведь наш дом остался здесь, мы тоже остались здесь, вдалеке от всего мира, от мира людей. Никому не нужные, оставленные на произвол судьбы. Собственно, и нам никто и не был нужен. Как могли, мы обеспечивали себя. Природа гораздо милостивее человека, она давала нам все необходимое для жизни. За всем остальным я ездил в город сам. Я продавал клюкву, грибы, овощи с огорода, те заготовки, что мы делали по осени. Старенький зил, оставшийся от советских времен снабжения, был в моем распоряжении. В обмен я покупал все то не многое необходимое нам. Так мы и живем тут.

Но последнее время изоляцию все труднее соблюдать, мир людей все чаще вторгается к нам. Нам все труднее оставаться тут незамеченными. Мы вынуждены были защищаться, поэтому выдумывали все эти легенды о проклятии Мясного Бора. Немного мистификации с бальзамированным трупом невинно-умерших местных жителей, что мы брали на кладбище, и желание посещать эти места отпали сами собой. Так было в Советском Союзе, но только теперь все это имеет обратную реакцию. Слишком много любопытствующих. С каждым годом их становятся все больше, а нам труднее защищать свой мир. Вот, пожалуй, и все, что вам следует знать...пока.

- Что стало с остальными, они погибли?

-Все тут, кого вы видели. Остальных нет.

-Я ...я не про детей. Я про моих друзей.

-И после того ты называешь их друзьями. Что ж я говорил, их погубил их собственный страх. Простой человеческий страх, рождающий подлость. Мы тут ни причем.

-Что стало с ними?! - уже настойчивее переспросила Шилова, при чем в её голосе появились железные нотки человека, не терпящего какого - либо возражений или увиливания.

-Они утонули - в трясине, - уже не желая ничего объяснять, небрежно бросил молодой человек. -Большего, чем я рассказал вам, не стоит знать. Отдыхайте пока. А завтра мы, может быть, снимем гипс.

Шилова осталась одна в комнате. Ходики, старинные часы с белесым циферблатом, мерно ходили: тук, тук, тук, тук. Тут она вспомнила о матери. Ужас охватил её: «Что же я тут лежу! Надо домой». Но как?

Преодолевая чудовищными усилиями, она поднялась на одну ногу, придерживаясь за край кровати. Дверь была заперта. Она сразу заметила это, что запирали дверь, что она пленница, но замазанное белой краской окно казалось не высоко…

Пленница, преодолевая чудовищные усилия, поднялась. Голову немного закружило, но она устояла на ногах. Придерживаясь за спинку кровати, передвигая её с трудом, кое как добралась до окна, волоча больную ногу неподъемным бревном. Рамы были деревянные но крепкие. Она долго возилась с задвижками, казалось бы намертво, замазанного белой, масляной краской окна, раздражаясь, что тут все заело навечно. Но вот, навалившись, всем своим тяжелым телом, на привыкшие к тяжелым замкам её квартиры сильные пальцы заправской альпинистки, она все ж умудрилась отодвинуть залипшую задвижку и распахнула окна!

В следующую секунду морозный ветер вперемежку с колючими кристаллами снега обдал ей в лицо.

На дворе стояла зима!

Шилова вскрикнула от неожиданности и ужаса, и тут же, потеряв равновесие, рухнула на пол.

Что стало с теми четверыми

Что стало с теми четверыми? Они погибли. Погибли из-за собственного страха.

Страх гнал их дальше в болота. Ужас приносит прилив крови в ноги. Ты бежишь, бежишь, как загнанный зверь, не чувствуя почвы под ногами.

Первым увяз Ванька. Как он почувствовал это? Просто нога провалилась, и, когда он попытался вытащить её, та с чавканьем вышла из грязи, но уже без сапога, когда увязла другая, и грузное тело стало медленно, но верно проваливаться вниз. Отчаянно вопя, он лихорадочно цеплялся толстыми пальцами за траву — все было тщетно. Был упущен момент, когда он мог ещё упасть, распластаться, чтобы ползти, когда ещё грязь трясины не дошла до колена. Но вместо того, он принялся по инерции вытягивать другую ногу, вдавливая первую. Это сыграло роковую роль.

Когда он ушел по пояс, стараясь не шевелиться, чтобы не увязать, он завопил что есть мочи.

-Алииииииииииииииииииииинаааааааааа!!!!По-мо-гииииииииииии!!!

Высокий голос толстяка, похожий на женский визг испуганной бабы, топ в трясине, как его безобразное, отяжелелое от пищевых излишеств тело. Свиноподобный демон чревоугодия, оправдывая свое названия смертного греха, наносил последний удар. Теперь этот удар был действительно последний, то есть смертельный. Те лишние килограммы, что копились в нем долгие годы, стремительно уносили его вниз, в трясину.

Те кто меня читает сейчас, я дам добрый совет. Девочки и мальчики, но в особенности то касается мужской популяции человечества, будьте внимательны к тому, что вы едите, будьте разумны в еде, особенно после тридцати, когда еда, уж переставая приносить пользу на ниве развития организма, начинает потихоньку разрушать его, с поступательной, незаметной подлостью день за днем, год за годом отравляя его жировой массой все больше, подобно прогоркающему вину, что за время неправильного хранения неизменно оборачивается в уксус. Толстячок это не так уж забавно, как на первый взгляд кажется. Зачастую лишний вес не только делает человека неуклюжим, а как следствие ленивым и безынициативным апатиком, подветренным депрессиям и истерикам, но и является первопричиной многих серьезных заболеваний связанных с ним. Представьте, что вам целый день приходится таскать на себе огромные сумки с продуктами, которые вы не можете бросить. Неудивительно, что малейшее движение, малейший порыв к действию толстяка приводит к усталости.

Боритесь с излишним весом любыми способами. Морить себя голодом ни к чему — это приведет лишь к большему накоплению жиров в дальнейшем, как ответной реакции организма на голодный стресс. Для начала хотя бы введите свою жизнь простейший целибат не есть жирного после шести и полностью откажитесь от вредоносного фаст-фуда — так называемой «ярмарочной еды». Даже эти, простейшие, привентивные меры предостерегут вас от множества дальнейших проблем со здоровьем.

Часовая зарядка иль ж фитнес (в разумных пределах возможностей) привьют вам необходимую дисциплину, и через некоторое время, потеряв свой первый десяток килограмм, вы почувствуете себя намного лучше, словно бы сбросили с себя тяжеленные оковы, мешающие вам жить.

Кроме того, лишний вес имеет ту коварную привычку, что может подвести в самый неподходящий момент. Я не говорю уже про переломы при любом неловком движении, когда многолетний «жрец» свиноподобного демона чревоугодия, вдруг, забывает о собственном весе. Такое зачастую бывает с организмом, когда внутри мозговой оболочки контрольный датчик веса по поступлении в мозг излишней порции адреналина, вдруг, в состоянии стресса или же эйфории, внезапно отключается, и , человек, попросту перестав ощущать свои габариты и килограммы, увидев с какой грациозностью занимаются вокруг него прелестные гимнастки, решается, вдруг, сам проделать такое же сальто, что непременно заканчивается переломом позвоночника.

Но вернемся к повествованию.

Адреналин, полученный при виде монстра, начисто отключил Ванькины головные рецепторы, контролирующие вес. Он не мог оценить зыбкость заходившей под ним почвы, ни тяжесть собственных грузных шагов, тем многократно усилившуюся при быстром беге.

Алинка видела, как Ваня увяз и погружался в трясину. Но не посмела подойти к нему, хотя б для того чтобы бросить ему край снятой одежды, как полагалось при спасении утопающего в болоте, потому что боялась, что толстяк, схватившись, утянет её за собой, и, даже отпустив его, она сама не сможет выбраться, угодив в размешанную Ванькиными руками грязь. Суча руками, перемешивая пучки болотной травы, за которые он в бесполезной отчаянности хватался, как утопающий за соломинку, Ванька так взбил черную грязь, что она выглядела почище любого куяльника, тем самым отрезав себе всякий путь к спасению.

Чтобы не слышать его отчаянных криков, плачущая Алина крепко заложила уши ладонями и побежала прочь.

-Спааааааааааааа-сиииииии!!!!!!! Спааааааааааааа-ссииииии!!! Сууууууу….

Последнее в своей короткой жизни ругательство он так и не успел произнести, когда грязная жижа, захлебнув, хлынула в его рот. Он попытался было выплюнуть её, когда понял, что не может вздохнуть носом. Предсмертная агония длилась несколько минут, выворачивая толстую тушу, словно живую жирную гусеницу на раскаленной сковороде китайского повара. Его молодой организм упорно не хотел умирать, оставаясь в сознании. Но вот долгожданная потеря сознания наступила внезапно так, что он не заметил это, и тело, обмякнув, стало погружаться вниз, выпуская из себя остатки того, что ещё находилось в легких и его прямой кишке, чуть портя настоянный на багульнике свежий воздух верховых болот едва уловимым человеческим зловонием.