Не успев договорить, Ирод почувствовал, как ноги подкосились, и, не в силах удержаться на них, он безжизненно рухнул на пол.

Старуха, стоя над ним, смеялась, глядя ему в лицо. Её же лицо искажала отвратительная гримаса, что расплываясь в дрожащих потоках невидимых волн, превращала некогда красивые и волевые черты женщины в отвратительную харю чудовища медузы Горгоны, и вот уже волосы шевелились мелкими змеями, и, облепляя его со всех сторон, впивались в его кожу, подобно пиявцам высасывая из него последние соки жизни и разума, и тихий, хриплый шепот холодком проникал в уши царя, предвещая ужасный конец его.

-Смирись, мой царственный брат, смирись. И уж недолго тебе осталось сидеть на троне, и как только казнишь царицу свою, законная дочь Цезаря займет место свое на троне твоем! А конец твой будет ужасен! Хочешь ли знать его? Сегодня духи открыли мне видение. Я видела смерть царя, твою смерть.

-Нет-нет! Отойди, Саломея! Ты безумна! Безумна! Твои предсказания ничего не стоят!

Старуха захохотала еще сильнее!

-Вот видишь, я завладела твоим рассудком. Я всегда буду управлять тобой. Я -это ты!

-Убирайся! Прочь!

Ирод метнул кинжал, но тот, полетев пустоту, лишь звякнул об мраморный пол. В ответ он услышал , удалявшийся смех.

Ведь, верно, нет ничего страшнее, чем знать собственную смерть. И, чтобы не говорили, её боятся все, от гладиаторов, выходящих на арену, чтобы сразиться со львами во славу царя, до самого бесстрашного царя-героя, наблюдающего за кровавым зрелищем с царского ложа. Её бояться все.

Ирод очнулся на своем троне. Он понял, что спал все это время, и ему снился один из тех безобразных кошмаров, что стали его постоянными ночными мучителями.

Он встал и, допив остатки вина из кубка, пошел в свою опочивальню, чтобы заснуть или ж продолжить видения, так похожие на реальность, не бояться которых он уже четко положил себе.

В оставленном от слуг пустом дворце гулко отдавался каждый шаг. Никто в сей час под страхом смерти не смел потревожить покой тирана. Таков был его приказ, ибо во всех окружающих он видел лишь заговор и угрозу себе. Каждый темный угол таил измену.

Но теперь Ирод почти тяготился дворцовой тишиной. Она резала ему уши. Ожидание звука, нет, не сам звук, а именно его ожидание было страшнее всякой пытки, к тому же картины из безобразного сна с соитием его жены, закланием младенцев и обращением оных в свинёнышей, вещей Саломеей ставшей чудовищем-Медузой, её ужасные предсказания скорой кончины, все это вновь и вновь вставало перед глазами, а мокрые от непроизвольного коитуса бедра клеились, создавая озноб. Царя мутило. Во рту отвратительно пахло гнилью и жженым хлебом.

Несмотря на недомогание, он словно крался, стараясь ступать как можно тише, прислушиваясь, скорее по привычке к мании подозрения. Глаза старика, дурно видящие при дневном свете, привыкли к полутьме. Наоборот, свет, особенно яркий, солнечный свет мучил его.

И, вдруг, новая волна прошла мурашками по его телу, осев холодом где-то глубоко в желудке - Ирод почувствовал себя взаперти. И это новое чувство осознания ужасающей догадки мгновенно породило новое — страх, страх замкнутого пространства, что, подобно Цезарю, загнав в угол его удушат здесь — в его роскошном каменном мешке, ведь предатели окружают его повсюду, даже в лице его самого преданного военачальника, человека, которому он безоговорочно доверял свою жизнь во время великих походах.

Ему мучительно захотелось выйти - и он отпер засов своих покоев, уже не думая о возможной опасности, более грозившей извне, чем внутри, выбежал из покоев, как безумец.

Стражники, облаченные в длинные кисеи, преклонились, но он уже не обращал на них никакого внимания, а продолжал идти с волевой лихорадочностью деятеля, заложив руки за спиной.

Вот он остановился у покоев своего сына и наследника Архелая. Вспомнив о нем, как о наследнике. Не зная зачем, он отпер дверь его покоев своим ключом, что отпирал все двери во дворце.

Внутри что-то отрывисто пыхтело, словно бы кто-то задыхался, и в мучительном своем задыхании пытался поймать хоть глоток воздуха. Слышался стон, похожий на блеяние козы. Первой мыслью Ирода было, что у Архелая снова начался припадок. Приступы безумия Архелая случались внезапно, и уже не раз, с тех пор, как на глазах у юноши от яда в страшных муках умерла его мать — прекрасная самаритянка Малфаки, за пиршественным столом случайно изведавшая отравленный кубка вина вместо сына.

Но отворив занавес балдахина его спальни, Ирод узрел следующую картину. Пыхтя и сопя сопливым носом, Архелай сношался с козой, держа её за рога. Его наследник, его надежда, тот, кому в жены предназначалась прекраснейшая из знатных женщин Рима Иродиада, должный продолжить род цезарей и его род Иродионов в величайшей династии великих царей, вместо царства и повеления миром предпочел поганое скотоложество с обыкновенной козой.

Расправа пришла мгновенно. Схватив Архелая за тощую шею, Ирод резко рванул её в сторону, ощутив хруст под пальцами. Прием смертоносного удушения, который великий тиран довел до совершенства, самолично казня бесчисленное число своих личных врагов, действовал мгновенно и безотказно, как выпущенная в самое сердце стрела. Тело Архелая мешком свалилось вниз, не успев даже выпустить рога козы из сжатых в зверином подобострастии кулаков. Некоторое время Ирод стоял над неподвижным телом поверженного сына, брезгливо вглядываясь в то, что лежало у него под ногами. Лишь очумевшая коза ещё пыталась яростно вырваться на свободу.